Когда Джоанна Ламли
[122] зачитывала номинации, каждая вызывала бурю эмоций толпы сторонников — за исключением меня, конечно. Хотя дама, сидящая рядом со мной, довольно нерешительно воскликнула: «Уи-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!»
В любом случае я победил. Остановившись только для того, чтобы грациозно помахать двумя пальцами проигравшим, пока их вялые аплодисменты звучали как музыка для моих ушей, я пересек переполненный зал и направился к сцене.
Это был огромный зал в большом отеле, и пока я добрался до сцены, Джоанна заметно постарела.
— Поздравляю, — сказала она, поглаживая лацканы моего дешевого, взятого напрокат смокинга, — Не хотите пропустить пару кружек пива после шоу?
— Прошу прощения, мадам, — сказал я ошарашенно, чувствуя себя оскорбленным, — я врач, разве вы не знаете?
— О-о-о, — сказала она, явно впечатлившись. — Врач, да еще невероятно блестящий писатель, удостоенный наград; и такой красивый, мне так нравится, как ваша потная лысина блестит от света прожекторов.
Я схватил микрофон:
— Спасибо, вы замечательная публика, все, кто сомневался, могут поцеловать меня в задницу…
— Выход вон там, — сказала Джоанна с настоящим профессионализмом, пытаясь вырвать у меня микрофон. Однако я не слышал ее (был слишком увлечен овациями в свою честь). Пробил мой час, час жестокости и сладости, и я боролся за него. Она пыталась удалить меня со сцены, а публика кричала, улюлюкала и бросала монеты. Джоанна вытолкнула меня в заднюю дверь, а затем в сад.
Под звездами и взглядами ночных эльфов, сидящих на небе, я вдыхал ее чарующий аромат и любовался сказочной красотой. Она тихонько подула мне на ухо и прошептала низким, волнующим голосом с едва заметной хрипотцой: «У меня ужасно болит горло, можно мне антибиотики?»
Слава коровам
BMJ, 27 января 2010 г.
Я не люблю охоту, не считаю ее развлечением. Отберите ружья у деревенщины, говорю я. Если бы Сара Пэйлин надела пару рогов и встретилась нос к носу с лосем, меня бы это вполне устроило.
Но нацепите рога и направьте их на корову — и та просто посмотрит на вас с жалостью. Должно быть, коровы не очень умны. Очевидно, что у них даже нет религии. Они слишком примитивны, чтобы понять, что в небе есть какой-то умный парень, который все сделал, а затем ввел несколько произвольных правил вроде тех, чтобы есть рыбу по пятницам и забивать гомосексуалов камнями как мерзость. Поэтому коровы никогда не спешат. Они перемещаются в своем собственном темпе с достоинством члена местного городского совета. У них нет важных встреч, нет амбиций стать членами клуба за миллион долларов и купить дом в Португалии.
Опаздывать куда-то из-за коров — норма жизни в деревне, поэтому, когда я подъехал сзади к Джо, который мастерски вел свое стадо по узкой дороге, я понял, что нервничать смысла нет.
Невозмутимость (или апатия) — одна из моих главных добродетелей, наряду с сарказмом и похотью. Подобно Мартину Лютеру, я был там, где я был. Мне не оставалось ничего другого, как отвлечься на несколько мгновений от жизненных забот, мир вокруг меня замедлялся, убаюканный легкой вдохновенной песенкой Джо и нежным шелестом коровьих хвостов.
Затем, немного разозлившись, я нажал на гудок. Я увидел, как Джо на мгновение напрягся от такого неучтивого поведения по отношению к кодексу страны, а затем сделал вид, что проигнорировал его, поэтому я снова побибикал, высунулся из окна и крикнул:
— Убери этих проклятых коров с дороги!
Это была слишком дерзкая провокация. Джо повернулся и подошел к машине, и его лицо было похоже на скалу.
В последний момент я выскочил из машины со словами:
— Джо, это же я!
— Черт побери, — сказал он, — так это ты, доктор?
— Это, черт побери, я, — подтвердил я в лучшей манере гангста-рэпера, а затем, изображая из себя Розовую пантеру
[123], добавил: «У тя есь права на этих вот коров?»
Джо громко и заразительно засмеялся, и я не мог не присоединиться к нему. И пока мы катались от смеха посреди дороги, коровы толпились вокруг нас, ошеломленные, но довольные тем, что мы счастливы.
И никто никуда не спешил.
Нам не победить наших врагов, но все же мы сойдемся с ними в бою…
GP, 26 февраля 2009 г.
Утренний прием — всегда битва. Каждый день, собираясь с силами и засучивая рукава (обычно я делаю это сам, если только рядом нет второго терапевта), я вспоминаю своих прославленных товарищей по оружию, Гектора и Париса, возвращающихся на равнины ветреной Трои после короткого и вполне заслуженного флирта с Еленой и Андромахой.
Гомер — такой же писатель, как и я. Он тоже был склонен к легкому преувеличению и написал об этом следующим образом: «Как застоявшийся конь <…> с топотом по полю мчится, сорвавшися с привязи крепкой <…> по плечам его грива бьется косматая, полон сознаньем своей красоты он, мчат его к пастбищам конским и стойбищам легкие ноги; так же рожденный Приамом Парис от Пергамского замка мчался, сияя, как солнце, доспехом своим превосходным»
[124], останавливаясь только затем, чтобы вернуться за рецептами.
Прошлое разметало нас, и у всех есть свои шрамы, однако не всякий шрам — недостаток. Например, в случае с кинцуги. Это японское искусство ремонтировать разбитую керамику с помощью лака, смешанного с золотым порошком или посыпанного им, так что сильно покоцанный предмет становится краше прежнего. Шрам может стать искуплением, застывшим во плоти, памятником пережитому, навсегда потерянному, но чему-то неосязаемому, как слой невидимой брони.
Я потерпел много поражений и пережил немало унижений, но все еще существую, мои доспехи окрепли за долгие горькие годы, и удары злодейки-судьбы меня не беспокоят, а хладнокровие — добродетель для врача общей практики. Ведь ни одну человеческую проблему нельзя считать настолько тривиальной и смешной, чтобы ее нельзя было свалить на нас.
Даже Гомер согласен со мной, так что я лениво размышлял о рае для терапевта (интересные случаи, благодарные пациенты, никакой работы в выходные и праздники, длинные перерывы на кофе, пончики с джемом), когда вошла миссис О’Тул. Моя броня на мгновение ослабла, и, как любой хищник, пациентка почувствовала мою уязвимость.
— Эта дыра в озоновом слое — ну знаете, в Арктике… — начала она.
Я вздохнул про себя: «Думаете туда переехать?»
— …она меня очень беспокоит, — последовало продолжение.
— Мы в Ирландии, — сказал я. — Нам это грозит всего лишь более обильными дождями.
