— Ты чудесный доктор, — сказал Джо. — Прекрасный, замечательный. Не знаю, что бы я без тебя делал.
— Ну да, конечно, — согласился я, глядя на безумие активности в нижней части кровати, где медсестра постепенно скрывалась под горой использованных бинтов и повязок. Я почувствовал, что оттуда исходит некоторое неодобрение.
— Именно для этого мы здесь, — сказал я, немного повышая уровень святости, просто ради удовольствия. — Вылечить иногда, но утешить — всегда.
— Замечательные вы люди, врачи, — повторил Джо, и от горы бинтов повалил пар.
Я подумал, что, будучи замечательным врачом и вообще, должен сделать хотя бы символическое усилие, помочь и продемонстрировать, что не считаю простой ручной труд ниже своего достоинства. Я подобрал тапочки Джо и наклонился, чтобы надеть один из них на ногу. Непростая задача для нетренированных: застежка на липучке не отстегивалась как надо, и я не мог натянуть тапок на пятку.
Джо начал ерзать, не желая критиковать чудесного доктора.
Медсестра наблюдала за моей неуклюжей возней с блеском удовлетворения в глазах.
— Это не та нога, — сказала она.
Примечание: посвящается моим коллегам-медсестрам, особенно Розе Каррагер и Кэтлин Мак-Нелли.
Время для размышлений
GP, 3 октября 2014 г.
Люблю осень. Она взывает к моему чувству вины, ко всем тем долгим летним вечерам, когда я должен был что-то делать, но почему-то так и не удосужился (я виню свое католическое воспитание, мы специализируемся на чувстве вины, кроме того, я виню его во всем — особенно в моих сексуальных перверзиях).
Вместо этого я мог бы предвкушать домашний уют середины зимы: как я буду сидеть в удобном кресле с чашкой горячего какао, пока снаружи завывает ветер и капли дождя стучат по оконному стеклу, читать великих русских романистов или смотреть онлайн-порно.
Вызовы на дом в такое время года — сущее наслаждение. Сегодня я ехал по усыпанным листьями проселочным дорогам. Леса превратились в мерцающее золото, боярышники были украшены паутиной в капельках утренней росы.
Повинуясь импульсу, я остановился и вышел, не обращая внимания на старуху в черной остроконечной шляпе, которая прошла мимо, бросив на меня злой взгляд. Ведьмы они или нет, им все равно не нравится, когда им отказывают в антибиотиках при «ужасном» кашле.
Я прислонился к отбойнику на дороге и на мгновение задумался. На короткое время я перестал думать об утреннем приеме, похожем на серию аварий. Где-то кричал одинокий бекас, или, возможно, это был барсук, я не особенно разбираюсь в зоологии. Все было тихо — мирная, почти пасторальная картина (хотя большинство пасторальных картин предполагает нимф и сатиров, отлично проводящих время, если вы понимаете, о чем я). Если бы из-за куста, тихонечко бормоча что-то о феях, выскочил Уильям Йейтс, я бы ни капельки не удивился.
«Я одинокая леди Тишина, мой сладкий, на ткацком станке плету твою судьбу».
А потом я подумал, что мне и правда стоит отправиться на экстренный вызов. Надеюсь, искусственное дыхание пройдет нормально.
Встреча с Рейнеке-лисом
BMJ, 13 сентября 1997 г.
Визиты на дом остаются приятной частью работы деревенского врача, подразумевающей много общения. Это та постоянная близость к природе, которой, как я думаю, не хватает нашим коллегам в мегаполисах и небольших городах. Ощущение порядка, обновления и изменения, особого ритма — тот дар, который, как заметил К. С. Льюис, позволяет нам одновременно радоваться новизне и чему-то знакомому.
В разгар зимы подснежники, затем крокусы, к марту нарциссы, апрель — скоротечная хрупкость цветения вишни и магнолии, начало мая — лучшее время: луга пышные, свежие и влажные от колокольчиков и утренней росы. После этого становится немного суматошно, в июне все бушует: громкие вечеринки, колеса запутываются в пышных сорняках.
Но, как обычно в моей жизни, в этом пасторальном существовании есть и темная сторона, и близость к природе предполагает ответственность.
Вчера вечером, когда я возвращался домой от пациентов, светила полная луна, и туман казался блестящим в свете фар. Перед машиной пробежала кошка. Что касается меня, то хорошая кошка — это раздавленная кошка, поэтому я не стал уклоняться от своего долга. Я надавил на педаль и стал ждать достойного хлюпанья, подтверждающего убийство, и только потом понял, что на самом деле это молодая лиса — увы, слишком поздно. Через секунду она попала под колеса. А я люблю лис. Мне нравится, какие они дикие, дерзкие, искренние, как их глаза сияют в свете звезд.
Я остановился и вышел. Картина, представшая моему взору, была ужасно печальной: лиса дико извивалась посреди дороги, ее глаза были полными крови от боли, страха и близкой смерти, задние лапы беспомощно волочились. Очевидно, я серьезно травмировал ее позвоночник. Стояла поздняя ночь, и мы с этим маленьким существом были одни. Я знал, что сделать.
Я поднял ее с дороги, хотя она пыталась меня укусить, вытащил из багажника домкрат и одним ударом раздробил ей череп. Это была жестокая штука: все время приходилось держать глаза открытыми, так как мишень оказалась движущейся, и я не мог допустить промаха, чтобы не повторять все снова. «Один выстрел», как сказал Роберт Де Ниро в «Охотнике на оленей».
Как и большинству врачей, мне часто приходилось вводить лекарства в этой сумеречной зоне, чтобы облегчить симптомы или, возможно, ускорить смерть. Однако не помню, чтобы кто-то из них беспокоил меня так сильно, как необходимость жестоко убить эту маленькую лису голыми руками. Насилие было тщательно спрятано, замаскировано хирургическими действиями.
Интересно, насколько подобное отрешение от реальности происходящего нивелирует важность того, чем мы на самом деле занимаемся? Если бы эвтаназия предполагала, что нужно разбить кому-то череп, признался бы кто-нибудь, что успешно совершил ее полсотни раз?
Примечание: как увидите ниже, эта колонка вызвала активную полемику — тонны оскорбительных писем даже из дикой дали вроде Токио, статья в The Independent и даже визит полицейских. Но так как я имел право ответить, в том месяце мне заплатили вдвое больше. Прекрасно.
Уважаемый редактор!
Лиам Фаррелл красочно пишет о жестоком убийстве лисы, которую он искалечил, намеренно по ней проехав. Он, кажется, чувствует сожаление, но не раскаяние за этот поступок. Мы, конечно, восхищаемся им, его готовностью выполнять обязанности, которые он несет в силу своей близости к природе (пауза для высокопарного словца), и пониманием более широких проблем, возникающих в связи с его поведением (пауза для второсортного философствования об эвтаназии).
Мы подумали, не упустили ли мы главное. Был ли наезд на животное действительно случайным? Если да, то к чему обман? Черный юмор? Смутная попытка иронии? Мы решили, что нет. Статья даже отдаленно не смешная, а Фаррелл слишком самоуверен, чтобы иронизировать. Если история правдива, мы должны заключить, что ее автор намеренно жесток к животным и нечувствителен к людям, которые могут пострадать от подобных действий. Это неприятные качества, и отвратительно, если ими обладает врач.
