Затем, с холодком ужаса, я понял, что на этот день назначена еще одна свадьба.
Я выскочил из кабинета и сломя голову помчался в приемную, чуть не сбив даму с длинными светлыми волосами и в удивительно шедшем ей блестящем комбинезоне в пайетках.
— Se vart du ska
[196], идиот, — сказала она.
— Du kysser din mamma med den munnen?
[197] — спросил я: за годы работы порнозвездой в сериале Eurotrash я подхватил несколько фраз по-шведски.
Я ворвался в двери как раз в тот момент, когда песня достигла кульминации с этой бессмертной, почти шекспировской лирикой: «Feel the beat of the tambourine, OH YEAH…»
Когда толпа в первобытном неистовстве ударила кулаками по воздуху, на пол рухнул невысокий толстяк. Я обхватил его голову руками, пока он шептал свои предсмертные слова:
— Beat… din’ in the DQ…
— Черт бы вас побрал, Бенни Андерссон и Бьорн Ульвеус
[198], черт бы вас побрал! — воскликнул я, грозя кулаком небесам.
Но, конечно, грозя в такт.
Примечание: моя племянница Роз, в глазах которой сияют звезды, несколько лет назад вышла замуж за Бена. Их свадьба была замечательным, незабываемым днем — но сделал его дядя Рори, вдохновивший меня на этот рассказ.
Поминки или попойка?
BMJ, 26 апреля 1997 г.
Недавно умирал мой старый пациент. Я сказал его жене, что он, возможно, не протянет до утра, и пообещал заглянуть ближе к ночи. Когда я вернулся, пришлось припарковаться на дороге в полутора километрах от дома — так много вокруг него скопилось народу. Проходя мимо кухни, я услышал, как кто-то энергично играет на скрипке, неистово смеется, а также почуял в воздухе запах виски. Я чуть не упал. Здесь была поющая Толстая Дама — очевидное доказательство того, что кто-то умер.
Я приготовился отдать последние почести своему старому другу. Хотя у меня нет религиозных убеждений, когда мой пациент умирает, мне нравится в последний раз прикоснуться к его рукам, отдать последние почести, признать конец нашего совместного путешествия, но от моей постной мины не осталось и следа, когда, войдя в его комнату, я обнаружил не гроб и труп, а кровать и весьма живого пациента.
Я мог со всей уверенностью сказать, что он не умер. Он выглядел больным и старым — гробовщику пока не выдался случай подретушировать его. Не стану лукавить: конечно, он не подпевал и не хохотал, но никак не демонстрировал, что шум ему мешает.
Его жена беспомощно объяснила, что поминки не были запланированы, а просто… произошли. Кто-то из соседей услышал слух и пришел, затем еще один или двое увидели, как те пришли, и вскоре их было не остановить. Это не было похоже на злой умысел, просто так поступают соседи в Ирландии, особенно если в этот день не играет местная команда по гэльскому футболу.
Используя весь авторитет своей древней профессии, я шикнул на толпу, разбил скрипку, вылил виски в раковину и сунул булочку с кремом в рот Толстой Леди, позволив моему другу провести несколько спокойных минут наедине со своей семьей. Когда через несколько минут я вернулся на кухню, все еще царило почтительное молчание.
— Как он, доктор? — спросил голос сзади.
— Ты думал, что все кончено, — сказал я, непроизвольно выбрав слова. — Вот теперь все кончено.
Когда не хватает слов
BMJ, 23 октября 1999 г.
Когда вы, англичане, впервые прибыли в Ирландию, вы разграбили наши реликвии, вырубили древние деревья, надругались над женщинами и затерроризировали мужчин. Но мы взяли от вас все лучшее. Мы благодарны за этот опыт: в качестве бонуса мы получили английский язык, наследие Шекспира и Мильтона, со всей их напыщенностью и нежностью, зрелищностью и деталями. Мы начали заключать несчастные браки между одаренными людьми с диким воображением и сложными и непохожими на других, не умеющими выразить себя.
Тем не менее в общей практике случается такое, чему мы не способны подобрать слова. По учебнику не освоишь навык импровизированного лицемерия.
— Доктор, меня трясет, — сказал Джимми, лежа на больничной койке.
— Не волнуйтесь, дружище, — сказал я, подделывая сильный ямайский акцент, отчаянно пытаясь пошутить. Я застрял между Сциллой и Харибдой, пытался успокоить его так, чтобы не врать. — Мочегонное поможет вам начать лучше дышать, а антибиотики — справиться с инфекцией в грудной клетке. Утром вы почувствуете себя намного лучше, и тогда я к вам загляну.
Я вышел на улицу и обнаружил, что вся семья уже в сборе.
— Как он, доктор? — с тревогой спросила его жена.
Я замолчал, понимая, что они ловят каждое мое слово. При этом слов тут явно не хватало. Даже английский язык во всей его витиеватой красе и многообразии не способен во всей полноте передать, что старик болен. Что тут скажешь? Я уверен, что он умирает, его тело разваливается на части, органы отказывают: сердце, легкие, почки, мозг, все на свете.
Хотя я делаю все возможное для его комфорта, на самом деле я не знаю, что происходит. Возможно, в данном случае правильно не геройствовать. Я не знаю, что с ним не так. Не обращайте внимания на то, что я пишу в свидетельстве о смерти, — это лишь мои догадки. Более того, я понятия не имею, как выразить свое чувство неуверенности и неадекватности, потому что понимаю: не это вы сейчас хотите услышать. Вам нужен кто-то сильный, уверенный и позитивный. Тот, кто знает, что происходит, и контролирует ситуацию.
Итак…
— Мэри, — серьезно сказал я, твердо положив руку ей на плечо в надежде, что язык моего тела поможет скрыть бедность лексикона. — Боюсь, ему нужно немного встряхнуться.
Проявите терпение
BMJ, 6 августа 2002 г.
Одна из самых мрачных формальностей нашей профессии — подтвердить, что свет в конце тоннеля погас и человеку нет смысла претендовать на пенсионные льготы. Иногда это легко — например, когда у человека нет головы, — но иногда это сложная задача, и однажды я серьезно ошибся.
Я знал Джимми много лет назад, поэтому, завидев его вдову, подошел засвидетельствовать свое почтение. Я стыдился, что не зашел на поминки, поэтому чуть переусердствовал. Сказал, как сильно скучал по Джимми, какими замечательными друзьями мы были. Вспомнил обо всех пирушках, что мы устраивали. Вдова отнеслась ко мне довольно прохладно — как я предположил, в связи с моей неявкой на поминки. Поэтому, копнув поглубже, я стал говорить еще напыщеннее.
Затем, посреди апокрифической истории о привязывании овцы к гоночной машине, кого, как вы думаете, я узрел на дороге? Правильно, Джимми — живее всех живых. К счастью, я еще не использовал никаких финальных фраз, показывающих, что я считаю его мертвым. Ну например: «Я слышал, похороны были очень пышными». Но на этом этапе я перестал контролировать поток речи и, к своему удивлению, продолжал гнать.
