Ранее было принято использовать катафалк большую часть пути, а на силу мускулов полагаться только последние несколько метров, исключительно в театральных целях. Но опять же — одна семья создает прецедент, и процессия, падающая от изнеможения на полдороге к вершине холма, теперь стала обычным зрелищем. И если на похороны приходило не очень много народу, нехватка носильщиков составляла дополнительную проблему.
Однажды, когда я шел позади колонны, мило болтая, меня позвали сменить носильщика.
«Эй, — хотелось мне сказать, — я плохо знал покойного, и он мне не очень нравился».
Но волей-неволей я занял свое место в торце гроба, что оказалось тактической ошибкой. Носильщик с другой стороны был намного ниже меня, так что весь вес пришелся на мою ключицу. Я уже успел сказать, что шел дождь, дул встречный ветер, а покойный оказался тем еще толстяком?
Ключицу раздирала боль. Я было опустил гроб, чтобы признаться: «Мне не хватает сил, слишком тяжело», — но это опозорило бы мою семью, несколько поколений моих потомков и вообще весь род. С тем же успехом я мог бы встать и признать, что я только наполовину мужчина.
Однако раз мне удалось стать врачом, я определенно не глуп.
Свободной рукой, тайком, я постепенно сдвинул гроб в сторону, перенося груз на шею коротышки. Вскоре послышались звуки удушья, и гроб накренился, готовый вот-вот опрокинуться. Все носильщики тревожно рванулись вперед, но моя ноша стала легче, и я немного сгустил краски, заботливо осведомившись о самочувствии на тот момент уже посиневшего коротышки.
В медицине, если вы умеете подделать искренность, вы можете добиться успеха. Как однажды сказал мне один старший коллега, «нет ничего хуже, чем улыбающийся ублюдок».
Все это звучит очень весело, но есть серьезный момент. Если сдерживать горе, никогда не найти утешения, и избавление от него, греясь в лучах славы, несомненно, является терапевтическим. Я знаю, что я выдаю желаемое за действительное, и похороны — не последние действие. Горе нельзя так просто забыть.
Но жизнь продолжается, и, следовательно, вышеупомянутые скорбящие вдовы, пережив свой катарсис, могут воспользоваться моментом, чтобы подкрасить ресницы, выскользнуть из черного платья и начать флиртовать с гробовщиком.
Нельзя снизить риск смерти…
24 октября 2017 г.
У Джо есть четкая позиция относительно смерти. Он против.
— Я прочитал в газете, — сказал он, — что можно снизить риск смерти, если пить кофе.
— Джо, — мягко, с легкой долей ехидства начал я. — Даже в самых пустых, фальшивых и бульварных газетных заголовках всегда есть доля правды. За исключением тех случаев, когда ее там нет. Эта статья вводит в заблуждение. Нельзя снизить риск смерти. Это не вопрос выбора, когда-нибудь тебя больше не будет рядом, и ты не будешь радовать и очаровывать будущие поколения всеми теми способами, которыми очаровывал и радовал нас.
Смерть проста, но чрезвычайно сложна. Здесь присутствует когнитивный диссонанс: мы знаем, что умрем, но на самом деле мы этого не знаем. Можно пройти чуть дальше по дороге или она окажется прямо за углом, вне поля зрения, и мы бы не сказали спасибо тому, кто сообщит нам точную дату кончины. Мы предпочитаем, чтобы плохие новости говорили сами за себя, когда они будут в непосредственной близости.
По мере того как мы становимся старше, накапливаются доказательства нашей неминуемой кончины: болезнь громоздится на болезнь, рак добавляется к дегенеративности — цветок к цветку. Это мрачная перспектива, но, как обычно, когнитивный диссонанс заставляет мир вращаться и хранит нас всех от депрессии из-за смертности, слабости и хрупкости нашей плоти.
А кто хочет жить вечно? Как сказал Теннисон, «старики должны умереть, иначе земля заплесневеет». Мы видим опасность бессмертия на многочисленных примерах — от бесконечного лепета Титона в безжалостной старости во дворце рассвета до печального положения струльдбругов в «Путешествиях Гулливера».
Первый человек, который станет бессмертным (или, строго говоря, неподвластным смерти, ведь всегда остается риск попасть под автобус), будет объявлен героем. Все примутся чествовать и восхвалять его, и он обязательно с кем-нибудь переспит.
Но тогда возникнут ревность и злоба, и наш герой поймет, что хит сезона — это скука.
— Джо, — сказал я, — мы с тобой состаримся и одряхлеем вместе, и у нас будет уютная, милая деменция.
Сами эти слова повергли меня в депрессию. Ужасная перспектива: Джо и я вместе, на долгие годы…
— Нет, если Трамп первым начнет ядерную войну, — возразил он.
— А ведь не так-то все и грустно, — признал я.
Смерть: светлая сторона
GP, 26 июня 2015 г.
Обычно у Смерти дурная слава, но в замечательных романах Терри Пратчетта о Плоском мире, которые все еще пользуются большой популярностью, Смерть очеловечена.
Возможно, образ у нее немного стереотипный: в плаще с капюшоном, похожа на скелет, с косой на плече, говорит замогильным тоном. Однако при этом она подвержена тем же сомнениям и столь же не уверена в себе, как и все мы. И Смерть еще больше смутилась, столкнувшись с гордыней современной медицины.
Раньше жизнь была такой простой: человек рождался, жил и умирал. Но сейчас все сложнее. Ты вроде бы также рождаешься, живешь, умираешь; тебе делают сердечно-легочную реанимацию; ты можешь умереть, а можешь и не умереть — или получишь несколько сломанных ребер и какую-нибудь гипоксическую черепно-мозговую травму просто для вида; ты пишешь об этом в «Твиттере», потом снова умираешь, и снова тебя отправляют в реанимацию; на этот раз ты действительно мертв, от тебя почти ничего не осталось, и ты чувствуешь определенное облегчение. Смерть, где твое жало?
Смерть из книг Терри Пратчетта не находил бы (Смерть там, как помните, мужского рода) себе места, если бы ему пришлось торчать здесь по десять-двадцать минут, вращая костлявые большие пальцы один вокруг другого.
— ДАЙТЕ БЕДНЯГЕ ПЕРЕДОХНУТЬ, МНЕ НУЖНО ПОВИДАТЬСЯ С ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ, — говорил бы он.
Сердечно-легочная реанимация (СЛР) стала методом лечения по умолчанию для всех, кто умирает. Если ее не запретить, мы все покинем этот мир точно так же. Никому больше не позволено мирно отойти. Вместо этого кто-то будет колотить нас в грудь, в горло воткнут трубки, истыкают иглами, сорвут с нас одежду и применят электрошок — и все это на публике, что тоже стало традицией.
СЛР ввели в 1960 году, когда команда из Университета Джонса Хопкинса в Балтиморе сообщила о своем опыте работы с двадцатью пациентами, на которых они испытали новую технику — непрямой массаж сердца. Этот метод стал огромным шагом вперед, чему в значительной степени способствовал и дружественный настрой в СМИ. Какой поступок может быть более похвальным и настолько похожим на мелодраму, чем воскрешение мертвых?
Медицинские сериалы просто обожают искусственное дыхание, хотя показатели успеха этого метода совершенно нереальны. Также нереалистичны и пациенты. Обычно жертвы молоды, привлекательны, не против телевидения, пострадали от какого-то обычного, повседневного инцидента, такого как удар молнии. На самом деле большая часть СЛР выполняется пожилым пациентам, и показатель успеха здесь от 0 до 18 %.
