Пол ждал.
И она рассказала. О розовой комнате, о темноте и о стоявшей там матери в своих белых кедах. О спящем доме и двери у подножия лестницы… о своей матери, Джоан, которая настойчиво уводила ее из дома на кладбище. Она рассказала о старухе, переходившей улицу, и о Сете, который оглянулся на ступеньках библиотеки и смотрел, как она уходит. Рассказала о жизни и всех ее фрагментах. Жизни, которая продолжалась, пока его не было. Пол слушал, глядя ей в глаза, и именно этого молчания она ждала, именно по нему она скучала.
Эви взяла его руку и прижала к своей щеке. Через какое-то время она попыталась встать.
– Подожди. – Пол обнял ее и притянул к себе.
Когда она снова проснулась, кровать была пуста, а Пол возился в кухне в конце коридора.
– Ты не слышала, Сет встает? – спросил он, когда она вышла в коридор.
– Сегодня суббота.
– А, точно.
Прислонившись к дверному косяку, Эви смотрела на движения его быстрых и ловких рук. Он достал перец, лук, яйца и потянулся за ножом.
– Итак, – осторожно начала она, – когда ты хотел мне показать?
Он повернулся:
– Фотографию? Не знаю. Сегодня.
Она покачала головой:
– Этому должно быть какое-то объяснение. Причина.
– Вспомни, твой дед стоит вместе с Хиссом.
– А его лучший друг освобождает концентрационные лагеря, возвращается домой и спивается.
– Чувство вины.
– Или больная душа.
Пол взял луковицу и принялся ее чистить.
– Что он там делает, в 1935 году, на пикнике, вместе с главой «Немецкой стали», главой «Дойче банка» и одним из героев люфтваффе времен Первой мировой войны?
– Не знаю.
– Как он заработал свои деньги?
– Инвестиции. – Эви взяла с полки кружку и налила себе кофе. – Ты это знаешь.
Пол отодвинул в сторону луковичную шелуху и посмотрел на нее.
– А ты не хочешь знать?
«Нет, – подумала Эви, – не хочу».
– Да, конечно, – сказала она.
Пол снова повернулся к разделочной доске.
– Когда они купили остров?
– Что?
– В тысяча девятьсот тридцать шестом, да?
– И что?
– В разгар депрессии. Подумай об этом, Эви.
Он был осторожен. Берег ее.
– За последние два дня ты уже второй, кто напоминает мне об этом.
Пол оглянулся на нее:
– Кто еще?
– Хейзел. Вы оба подталкиваете меня к тому, чтобы я увидела что-то плохое. А я думаю, что не все так просто, Пол.
– Почему? – Он снова отвернулся и принялся резать лук. – Что тут сложного?
«Пожалуйста, давай остановимся, – подумала она. – Не будем начинать этот разговор».
– Пол, – тихо спросила она. – Что там произошло?
Он ответил не сразу. В воздухе между ними повис равномерный стук ножа о разделочную доску.
Потом он медленно выдохнул:
– Я все понял, Эви. Наконец.
– Что понял?
– Есть преступление, а есть молчание.
Он казался недостижимо далеким, хотя их разделяло только пространство кухни. И Эви видела, что он не шутит.
– И в чем состоит преступление?
– Сделки. Рукопожатия. Кивки. Остров, купленный за нацистское золото.
– Ты этого не знаешь наверняка.
Пол повернул ручку газовой плиты и удерживал ее, слушая треск искры, пока не зажегся огонь.
– Нет, не знаю.
– Но я тут ни при чем. Это не я, – сказала Эви.
Пол взял оливковое масло.
– Как ты сказала вчера вечером? Пустим по миру своих детей?
– Ты знаешь, что я имела в виду.
– Тогда откажись, – сказал он, поворачиваясь к ней.
Она замерла.
– В твоей семье никто бы не сказал: откажись.
– Я говорю не о твоем прошлом, – спокойно возразил он. – Или истории. Речь идет о летнем доме.
– А я говорю. Я говорю об истории. Нашей истории. Моей. Она живет в этом месте.
– Это не твоя история, Эви. Это легенда. А опасность семейной легенды в том, что тебя приучили в нее верить.
– Не история?
– Историю можно верифицировать. Что случилось, когда и с кем. Герой был незаконнорожденным. У матери была чахотка. Остались документы.
– Перестань, – фыркнула она. – История – это рассказ, который нужен нам, чтобы объяснить, как мы оказались здесь.
– Послушай, Эви, твое представление об этом месте – что без него ничего не будет, что без него не будет тебя, – опасно. Хуже того. – Он помолчал. – Оно ошибочно.
– Но я так не думаю, – раздраженно запротестовала Эви. – Совсем.
Пол удивленно поднял брови:
– Мы уже это обсуждали, Эви. Нам он не по карману.
– А может, по карману. Не знаю, возможно…
– Эви, перестань, – взмолился он. – Остановись.
Она опустила взгляд.
– Ладно. – Она кивнула. – Но я не могу отказаться от всего из-за какой-то твоей теории…
Пол молчал.
– Я знаю, – взорвалась она. – Знаю, понимаешь? Я знаю, как ты все это ненавидишь – всех нас, кто носит фамилию Милтон. Как будто это так ужасно.
– Эви. – Голос его был еле слышен. – Очнись.
– Оставь этот снисходительный тон. Я все прекрасно понимаю. – Она отвернулась. – И я их не защищаю. Нет.
Ее кабинет был залит утренним солнцем, а позади красной герани ярким пятном выделялся зеленый подоконник. Эви протянула руку, сорвала алый цветок, опустилась в рабочее кресло и закрыла глаза.
«Эви, – прозвучал в голове голос матери, – нам нужно идти».
Глава восемнадцатая
Весь месяц Лен то и дело оказывался на Пенсильванском вокзале, где бродил в поисках той девушки, распахивая инкрустированные латунью двери с нетерпением, граничащим с радостью. Это было нелепо, и он это знал. Но даже день за днем пересекая огромный многолюдный зал и обзывая себя глупцом, он смотрел на часы, отмечая точное время своих скитаний, словно пытался найти в глупости логику.
А потом, в один из вечеров в начале июня Лен, совершавший свой обычный обход вокзала, увидел ее. Она стояла на том же месте, что и в прошлый раз. Лен остановился. Она ли это? Он двинулся вперед. Затем обернулся. Она или нет? Он знал ответ. Это была она. Лен остановился позади справочного бюро в центре зала, чтобы она не могла его видеть. И смотрел, как она ждет, прислонившись к перилам балкона и скрестив обнаженные руки. Вряд ли кого-то особенно важного, решил он, потому что в ее взгляде, устремленном на толпу, была какая-то рассеянность, словно она просто ждала, а не надеялась на нечто необыкновенное. Смотреть на нее Лену хотелось даже больше, чем говорить с ней. Он не сомневался, что никогда не поймет ее, и одного этого было достаточно, чтобы продолжать смотреть. Только теперь Лен осознавал, что хотел именно этого – тайны.
