В 1948 г. при подготовке корпуса боспорских надписей к переизданию ленинградский античник С. Я. Лурье высказал абсолютно обоснованное предположение, что греческое auton (его) в данной надписи относится к Диофанту, обнародовав свою интерпретацию на сессии по истории Крыма в Симферополе. Понятно, что при подобном прочтении восстание рабов исчезало.
С. Я. Лурье к концу 1940-х гг. был обвинен в космополитизме и уволен со всех должностей. Он был вынужден покинуть Ленинград, однако уже в эпоху оттепели отправил в «Вестник древней истории» статью о декрете в честь Диофанта. После отказа в публикации в Москве статья была напечатана по-польски в журнале Meander в 1959 г. Полемика продолжалась, и в ВДИ была опубликована статья В. Ф. Гайдукевича «Еще раз о восстании Савмака» (1962. № 1. С. 3–23), в которой доказывалось, что восстание было скифским, хотя его руководитель Савмак был дворцовым рабом.
Э. Грейс сочла нужным ответить на статью В. Ф. Гайдукевича, хотя Северное Причерноморье лежало вне сферы ее научных интересов. Она прочитала статью С. Я. Лурье в оригинале (по ее просьбе автор прислал ей русский текст) и, по существу, солидаризовалась с его основным выводом: «Как мне представляется, любому свежему читателю приведенных выше строк, т. е. такому, который читает этот текст не сквозь призму уже “принятых” взглядов, трудно избежать впечатления, что “воспитанником” Перисада был не Савмак, а Диофант». Доводы оппонентов С. Я. Лурье рассматриваются как не основанные на филологическом анализе текста и потому неубедительные. При этом Э. Грейс не отвергает их огульно, а рассматривает основные аргументы В. Ф. Гайдукевича, подбирая убедительные аргументы против, а в чем-то и соглашаясь с ними. Вывод Э. Грейс однозначен: «нет оснований считать Савмака рабом».
Эмили Грейс, безусловно, не была «властителем дум» советских антиковедов. Однако ее статьи об аттических рабах, о гражданах и негражданах в аттическом праве хорошо известны специалистам, работы Э. Грейс переиздаются. Ее взгляды, соображения и замечания сохраняют научную актуальность и через полвека – немалый для современной науки срок.
В чем же причина?
Прежде всего, следует сказать о ее методике анализа источников. В научной литературе для нее не существовало непререкаемых авторитетов, мнение большинства для нее мало что значило: она могла оспорить точку зрения своего учителя, могла сочувственно сослаться на очень старую работу, всегда отмечала замечания, высказанные молодыми исследователями.
Почему Эмили Грейс смогла проявить себя в полной мере как историк именно в СССР? Ее ранние работы, написанные в США, несмотря на всю их фундаментальность и тщательность, даже судя по названиям, носили описательный характер. Э. Грейс была убежденным марксистом, причем не советского образца, и рассматривала эти «скучные филологические тонкости» не более как предпосылки для познания закономерностей исторического развития. Она выбрала тему рабства, фундаментальную для общественной жизни, но не питала никакого пиетета к придуманным «революциям рабов», к которым советская историография Античности была склонна вплоть до начала 1960-х гг. Комплексный историко-филологический, правовой и социально-экономический анализ источников, который она применяла к социально-экономическому материалу, давал блестящие результаты.
Плюралистическое окружение московской академической среды, безусловно, способствовало творческим успехам Э. Грейс. Среди ее коллег были и марксисты, и просто ученые, всегда согласные вставить нужную сноску, чтобы иметь возможность спокойно заниматься своей узкой темой. Марксизм самой Э. Грейс менялся под воздействием «реального социализма» и возраста, смягчался, покрывался патиной. Вторжение советских войск в Чехословакию в августе 1968 г. произвело на нее тяжелое впечатление.
Шансов создать в Москве школу изучения древнегреческого рабства у нее не было. Рассмотрение этой темы еще с середины 1960-х гг. стало делом непрестижным, поскольку ассоциировалось с официозной наукой. Длительной перспективы у этих исследований быть не могло, молодые ученые стремились уйти в историю культуры, теорию и историю религии. Однако Эмили Грейс поддерживали поколения ученых, вошедшие в науку в 1950–70-е гг., для которых неофициальные авторитеты послесталинской эпохи имели большее значение. Молодые исследователи перенимали ее отношение к науке, ее методику работы с источниками, но не ее методологию. Ее «несоветский» марксизм мог существовать в условиях московской научной среды, и это обстоятельство характеризовало и ее как исследователя, и советскую историческую науку того периода. Эмили Грейс была замечательным американским ученым, которая смогла реализовать себя в Институте истории (с 1968 г. – в Институте всеобщей истории) АН СССР, став частью, пусть и специфической, московской академической среды 1950–80-х гг.
Дело пятое. Мозес Финли: организатор помощи СССР и великий ученый
Интервьюер. Имели ли вы на самом деле что-либо общее с коммунистической партией?
Финли. Поскольку я отказывался отвечать на этот вопрос в течение 40 лет, то буду твердо стоять на этом. Извините.
Интервьюер. Как вы провели военные годы?
Финли. Я не был призван по медицинским показаниям. Я нашел работу в агентстве «Помощь России в войне», где проявил себя с самой лучшей стороны, выполняя обязанности директора общенациональных кампаний. После войны у меня были предложения в области организации сбора пожертвований, но это последнее дело на свете, которым я бы мечтал заниматься. Ведь все эти годы я был полностью оторван от мира академической науки, и вернулся в этот мир только в 1948 г., когда получил работу в Университете Ратгерса – первую настоящую преподавательскую работу [по специальности] в моей жизни.
Интервьюер. И тут вы почувствовали, что жизнь наладилась.
Финли. Я никогда не знал, так это или не так.
Интервьюер. Что приводит нас к «делу Финли».
Финли. Я могу рассказывать [об этом] очень долго или очень коротко. Меня столько раз спрашивали о «деле Финли», что сделаю это кратко. «Дело Финли» восходит к расследованию [сенатского] комитета Маккаррэна по внутренней безопасности…
[29]
Интервью с сэром Мозесом Финли, корпорация Би-би-си, 1980 г.
Для историков Античности Мозес Финли (1912–1986) до сих пор является культовой фигурой, о чем свидетельствует непрекращающийся поток публикаций, посвященных и его научным трудам, и мельчайшим деталям его биографии. Причины этого обсуждались многократно, но главная, как мне представляется, заключается в том, что Финли – современный древний историк. Он был таковым в свою эпоху и остается им по сей день. И дело не только в текущих проблемах, которые были для него побудительным толчком к исследованиям и переосмысливались в его трудах, но и в его биографии, настолько актуальной, насколько это возможно в нашем быстро меняющемся мире.
