— Не трогайте ребят! — попросил.
— Каких? — спросил Хапа и внимательно глянул на Валентина.
— Тех, что на «Урале»...
Хапа отстранился, лицо стало жесткое, чужое и равнодушное:
— Производственная необходимость! Сам знаешь!
— Там у одного — четверо детей... — начал было, но Хапа отодвинулся.
Валентин кивнул головой, понимая. Посидел, прямо глядя перед собой в рифленый металлический пол и поглаживая гитару. Людей в вертолете оглядел, на Шумакова посмотрел внимательно, сидевшего в обнимку с поваренковским мешком, лицо того дергалось, он отвернулся от взгляда Валентина. Балабанов нагнулся к сидевшему наискосок напротив Мирону. Сказал жестко:
— Ну что? Прощальную?! Последняя песенка, называется...
— Какую, на хер, прощальную... — Мирон зло отвернулся в иллюминатор.
— Как какую? Хватит уже... — выдохнул Валентин. — По ноздри в крови! Дальше, ребята, у нас дороги нет!
Он заиграл любимую Поваренковскую блатную... Волю вольную. Хапа рядом заулыбался, допил из фляжки и стал подпевать и кивать в такт головой... Вертолетчик высунулся из кабины, показывая что-то Мирону. Слышно было плохо, Валентин оборвал игру, нахмурился и, пристально глянув на Хапу, убрал гитару за спину. Хапа затягивал липучки на бронежилете.
Вертолет начал снижаться. Выше «Урала» была ровная площадка. Мирон повернулся к бойцам:
— Всем приготовиться! По первому варианту! — Он передернул пистолет.
Все защелкали затворами. Вертолет коснулся земли, его качнуло.
Балабан сидел согнувшись, глядя себе в колени и шептал молитву, потом перекрестился широко:
— Погодите, ребята! — сказал громко.
Все обернулись. Балабан оторвал руки от груди и разжал большие ладони. На каждой лежало по гранате. Щелкнув, сработали запалы.
Прости, Господи, нас грешных!
...Вертолет разваливался и горел, один бак еще не взорвался, вертолетчики пытались выбраться через лобовой фонарь. Трое мужиков спешили на помощь. Студент в одном свитере и без шапки бежал первый, за ним, отставая, буровил снег Колька, последним с лопатой на плече тяжело шел дядь Саша.
* * *
На годовщину прилетали родственники погибших омоновцев. Памятную доску из черного лабрадора поставили выше места гибели. На вершинке, вид просторный. Крепкий красивый парень в берете, тельняшке и с автоматом улыбается.
Степана Кобякова так и не взяли. В то утро мужики были последними, кто его видел. Весной, в конце марта семья Степана исчезла из поселка. Дом, хозяйство — ничего не продавали.
Тихого нашли мертвым в гостинице в Хабаровске. Спортивная сумка с пачками долларов валялась под кроватью. На месте Александра Михалыча теперь молодой, улыбчивый и оплывший жирком майор. Такса прежняя — двадцать процентов.
Жебровский через неделю выехал из тайги и навсегда уехал из России.
Дядя Саня утонул. В крепкий шторм вез соль на понтоне... Трос буксировочный лопнул, груз сместился, понтон встал на попа и всех выгрузил в море. Полины с ним не было. Она, беременная, осталась дома. Саша родился недоношенный, но очень похож.
Поваренок с женой ждут пятого...
О Валентине Балабанове, как о прошлогоднем аргызе, никто не вспоминает. Никто так и не знает, куда он исчез...
