— Мне нужно найти что-то свое, — сказал Пирс. — Думаю, погляжу в газетах. Или все сразу.
— Ну, — сказал Споффорд, — есть еще один вариант. Это вроде как риск, но у тебя может получиться. Я знаю людей, у которых получилось.
Пирс ждал.
— В Дальвиде есть один парень, автодилер; он отошел от дел, вероятно, уволился, но у него осталась лицензия, и он кое-чем занимается на стороне. Вот что он делает, он берет тебя на эти аукционы, куда приезжают дилеры, где за один день продают сотню-две машин. Но участвовать могут только дилеры с лицензией. Ты смотришь машины, говоришь, что выбрал и верхнюю цену, какую сможешь заплатить. Он торгуется. И отдаешь ему сто — сто пятьдесят наличными сверх.
— Ха.
— И ты не можешь сбить цену.
— Ну конечно.
Вэл зажгла сигарету.
— Ты говоришь о Барни Корвино? — спросила она. — Иисусе, не думаю, что он этим занимается. Гм, печальная история. Печальная. — Она отмахнулась от их вопросов. — Он этим не занимается. Последнее, что я слышала.
— Стоит позвонить, — сказал Споффорд.
Как и обещал Споффорд, после отдыха «жар-птица» завелась, но теперь Пирс принял на грудь и поболтал, слушая местные сплетни, и больше нельзя было откладывать то, что он должен был делать дальше.
Она копалась в земле недалеко от Аркадии, надев огромные светло-желтые, как у клоуна, перчатки и комбинезон поверх обтрепанного свитера. Она побежала, срывая перчатки и размахивая рукой, к незнакомой машине, когда увидела, кто в ней сидит. Он был непомерно рад увидеть ее, его сердце затрепетало, хотя к радости примешалось и чувство вины, впрочем, незначительное. Он с некоторым трудом вышел из машины — дверь как-то странно выгнулась и ужасно заскрежетала, когда он толкнул ее ногой — и она, ликуя, бросилась в его объятия. Почему она так рада?
— Ты говорил со Споффордом? — спросила она.
— Да. В Дальней Заимке.
— В Дальней Заимке! — крикнула она с веселым возмущением. — Что, черт побери, он делает там?
— Получает совет. Так он сказал.
— Совет! Ну, может быть, он в нем нуждается.
Он никогда не видел ее такой: ослепительной, сияющей. Кого всегда называют сияющим? Он высказал догадку, и она засмеялась, как будто бы расплескивая доброжелательность и восторг, и он тоже засмеялся.
— Я-то думал, вы собираетесь подождать, — сказал он. — Немного. Может быть, попутешествовать. Увидеть мир. Погулять по лесу.
— Я уже гуляла по лесу. Не могу объяснить. Для меня это большая неожиданность.
— Я знал, что он собирался. Разве он этого не сделал?
— Сделал. Ну. Но не это было неожиданностью. — И они оба захохотали.
— Когда? — спросил он.
— Мы решили в июне, — сказала она, и они опять громко засмеялись над этой восхитительной нелепостью
[471]. — Ты хочешь сказать, он ни словом не обмолвился?
— Ни единым.
— Тогда о чем вы говорили?
— О машинах.
— Господи.
— Гм, июнь, — сказал он.
— Ты придешь?
— Роузи, — сказал он, словно ответ был настолько очевиден, что он отказывался отвечать. Какое-то мгновение она просто стояла и светилась. Потом схватила его за руку.
— Ты вернулся, — сказала она. — Идем поговорим. Расскажи мне все.
Она повела его к дому, к двери, и он вспомнил многое: не список вещей (Бони, лето, тоска, зима, дочка Роузи, ночь, выпивка, кровать Роузи), но ощущение теплой и связывающей одежды; вещь одновременно и его, и не его, но цельная. Внутри шел ремонт: не в том же самом месте, приятно.
— Ну и как оно? Что из этого всего вышло?
— Ничего не вышло, — сказал он.
— О. — Она села за большой стол Бони — Пирс всегда думал, что это стол Бони, и она, конечно, тоже — и сложила руки, как для молитвы. — Мне кажется, все в порядке.
— Да?
— Кажется, я даже довольна.
— Довольна?
— Ну понимаешь. Что бы я делала. Если бы ты вернулся домой со Святым Граалем.
В это мгновение Пирс, заметив или ощутив сзади себя что-то непонятное, обернулся и увидел дочку Роузи, Сэм, стоявшую в дверях. Он хотел было с ней поздороваться, но, похоже, ее внимание было приковано не к нему.
— А что с тем предметом, который ты искал? — спросила Роузи. — Который был нужен тебе.
— Я нашел его, — ответил Пирс. — Но оставил там.
На Сэм было вязаное платье с полосами всех цветов радуги: красный переходил в оранжевый, потом в желтый, зеленый, синий и фиолетовый; а когда платье кончалось, цвета переходили на ее колготки.
— То есть книги нет?
— Да. Ее никогда и не было.
— О. — Она рассматривала его, как будто хотела понять, что она должна выразить — надежду, сожаление или утешение. Потом сказала: — Тебе хватило денег?
— И еще много осталось, — сказал Пирс. — Ты должна сказать мне, что с ними делать.
— Оставь себе, — сказала Роузи. — Это был грант. Безвозвратный.
— Но...
— Если ты его вернешь, это вызовет бесконечные проблемы с отчетностью. Поверь мне.
Сэм сцепила руки за спиной, выставила одну ногу вперед и оперлась о пятку, что сделало S-образный изгиб ее фигуры более заметным. Пирс считал такую позу общечеловеческой, хотя и более свойственной девочкам. Она так и не соизволила повернуться к нему. Он подумал, что она очень выросла.
— Она очень выросла, — сказал он Роузи.
— Кто?
— Сэм. А что она думает об этом?
Они оба посмотрели на дверь, но Сэм уже исчезла.
— Знаешь, что она мне выдала, когда я рассказала ей? — спросила Роузи. — Она сказала, что это хорошо, потому что Споффорд будет здесь, когда он понадобится ей. Я спросила, почему она думает, что Споффорд ей понадобится, и она ответила, что однажды он привел меня в «Чащу», в ту ночь, когда там был Бо.
— Да. — Зимняя тьма. Сэм забрали из «Пауэрхауса» и принесли сюда, где она и должна быть. Неужели все это действительно произошло, на самом деле, в тот его последний месяц на этой земле?
— И она сказала, — добавила Роузи и, казалось, засмеялась и всплакнула одновременно, — она сказала, что очень рада, потому что он привел меня туда в последмомент. Так и сказала. В последмомент.
