— Хотя и не очень близко. Слышал, она переехала в другой город.
— А знаете почему?
Потому что потеряла надежду найти истинную любовь и разочаровалась в Карли Саймон.
— Она вроде бы нашла новую работу.
Суриката прячет улыбку.
— Ну да, она всем так сказала. Только в школе ходят слухи, что она… в общем, занималась этим с каким-то старшеклассником, и его родители не стали подавать в суд, а попросили ее уехать. Мой одноклассник сказал, что, когда мы ездили на экскурсию, он видел, как Меланда трогает того парня за задницу. Короче, я в это верю. Мама с ней больше не общается, хотя раньше они с Меландой постоянно переписывались… Думаю, слухи не врут.
— А что говорит мама?
— Она говорит, что нельзя верить каждому прохожему, но, я думаю, одинокому человеку в возрасте Меланды здесь не выжить. Не обижайтесь.
— Ни в коем случае.
Я притворяюсь, что вдруг вспомнил о важном деле, и Номи предлагает на прощание помахать скрытым камерам (меня бросает в пот), и я возмущен, Мэри Кей, хоть тебе и невдомек. Суриката под кайфом, напускает на себя равнодушный вид, болтает про исчезнувшую тетю, и все же, несмотря на браваду, твоей дочери больно. Покойная Меланда вряд ли могла стать примером для подражания, однако она была тетей Номи и частым гостем в твоем доме. Суриката скучает по ней, готовая даже поверить в дурацкую историю про старшеклассника, лишь бы не думать, что одна из немногих, кто проявлявлял к ней заботу, запросто ее бросила. Как если бы мистер Муни закрыл книжный магазин и, не сказав ни слова, уехал из города, а поступать так с детьми, черт подери, нельзя. Потеряв единственного наставника, я бы точно спятил, разве ты не понимаешь этого, Мэри Кей? Фил не только не годится тебе в мужья. Он не годится ни для чего. Из-за него Меланда оставила вас (не говоря уж о том, что оставила этот мир), а тебе пришлось ее прикрывать. Тебе пришлось убедить Номи в откровенной лжи, ведь ты хорошая мать, ты выбирала между двух зол: дочь узнает о том, что папа трахал твою лучшую подругу, или будет считать тетю Меланду растлительницей малолетних.
Я понял. Ты не хочешь, чтобы Номи презирала своего отца, и не можешь рассказать дочери о том, какую боль причинила тебе Меланда, однако Номи страдает. И ты тоже. Вы, женщины, страдаете, пока этот недоумок бренчит на гитаре, — и, по-моему, уже довольно. Пора бы реальности хорошенько укусить Фила.
А потом в голове раздается голос Сурикаты («Помашите на прощание камерам, Джо!»), и я надеюсь, что реальность не укусит заодно и меня.
27
Сейчас 12:36, я в «Старбакс» — и вот один из главных парадоксов на острове. Казалось бы, местные должны смотреть свысока на оплот сетевых кофеен, но здесь всегда не протолкнуться, а к месту выдачи заказов не подойти — придурок в желтой шапочке перекрыл проход коляской, и что тут скажешь? Я не в духе. Вернулся Оливер, между нами три столика, будто все построенное нами доверие испарилось; мой любимый сериал снимают с экрана (спасибо, Номи), а люди становятся сварливы, когда лишаются того, что смотрели запоем. Я толкаю пустую коляску парня в шапочке, и он смотрит на меня так, будто в гребаной коляске сидит недостойное подобие Форти.
— Извините, — говорю я. — Пытаюсь забрать свой кофе.
Он обдает меня ледяным взглядом, мне протягивают латте, и я очень стараюсь, Мэри Кей. Выхожу за дверь и жду — Оливер, разумеется, тут как тут.
— Выглядишь угрюмым, друг мой. У меня есть повод для волнения?
— Никому не нравится быть объектом слежки, Оливер.
— А мне все равно, — говорит он. — У Минки прибавилось две тысячи подписчиков после фотосессии в бикини, извращенцы пишут сообщения… Она счастлива.
Я смеюсь.
— Да, на нее вроде даже Сет Макфарлейн подписался?
На самом деле я не знаю, подписан ли на Минку гребаный создатель «Гриффинов», да это и не важно. Сет Макфарлейн сделал карьеру, о которой грезит Оливер, поэтому он отступает, бормоча что-то про накопившиеся электронные письма, но я-то понимаю, чем он займется, — будет шерстить подписчиков Минки.
Оливер машет мне рукой.
— Наслаждайся обществом кошек, друг мой. Береги себя.
Он заводит машину и открывает «Инстаграм» (как и ожидалось), и слава богу, потому что я остро нуждаюсь в личном пространстве. Я пытаюсь наладить нашу жизнь, но твоя дочь — параноик-экстрасенс, и у меня нет выбора, так ведь? Придется остановить обновление твоего дома, как будто она выдала мне приказ о прекращении работ от какого-нибудь государственного департамента. Я всю ночь изучал отснятый материал в «Комнате шепота» — Номи ни разу не посмотрела прямо в объектив, так что, думаю, мы в безопасности. Вряд ли она действительно их нашла. Однако вероятности Шела Силверстайна меня настигли, и пренебрегать ими нельзя.
Номи в школе, а вы с Филом поехали к Лейле — извини, что пропустил сеанс, но моя машина должна стоять у дома на случай прихода нянечки Оливера. Я выскальзываю через заднюю дверь. Добираюсь до твоего дома (спасибо лесу за прикрытие), захожу и оставляю стаканчик с кофе на кухонном столе. Одну за другой снимаю все камеры высокого разрешения, и это нечестно. Даже с видеонаблюдением в доме ты ухитряешься скрывать от меня информацию. Я не знал о вашем с Номи разговоре про Меланду — видимо, вы болтали в машине или в библиотеке, и как мне теперь с вами быть, гребаное семейство Димарко?
Камеры сложены в сумку-шоппер; ухожу тем же путем. Я никогда не доведу тебя до белого каления, как Фил. Мне всегда удавалось не упасть в грязь лицом. Сериал закончился, но знаешь что? Мне и так порядком наскучило смотреть на вас троих. Вчера вечером вам уже нечем было меня удивить. Я шагаю по тропинке вдоль моря и вспоминаю ваши разговоры слово в слово.
Ты же клялась, что миндальное молоко в холодильнике, Эмми.
А ты клялся, что соберешь комод.
И я бы собрал, если б отвертки лежали там, где ты сказала.
Намекаешь на то, что я из ума выжила, да?
Ну, я-то пока в своем уме. Но женщину нельзя называть сумасшедшей. Так что нет, ты у нас мисс Совершенство.
Слушай, Фил, кажется, твой перерыв в работе к хорошему не приведет. Может, вернешься на свое проклятое радио, чтобы не срываться на собственной семье?
А я и не срывался бы ни на ком, будь в этом доме кофе.
Купила я тебе кофе. Я же сказала, всё в холодильнике.
Эмми, я смотрел в холодильнике. Нет там никакого кофе.
Кофе. Мой кофе. Я роняю свою сумку, камеры высыпаются на землю (и зачем я набрал так много!), я заталкиваю их назад в сумку и бегу назад быстрее, чем когда-то в Нью-Йорке, быстрее, чем в Литл-Комптоне, — этого не может быть, это сон, дурной сон, хотя все не так плохо, как с кружкой мочи… Нет, все еще хуже. На стаканчике мое имя, он стоит на твоем кухонном столе, и проклятая тропа мешает мне на каждом шагу — чертовы бегуны и торчащие корни, убирайтесь с дороги! Вот почему все нормальные люди носят с собой термокружки — на стаканчике мое имя…
