32
Я ушел домой. Выкарабкался. Я слушал Принса и немного Шинейд
[32], терпел пятнадцать дней и семь часов — от тебя ни слова. Думал, все кончено, — но обманулся, лучшим из возможных способов. Ты позвонила в четверть второго ночи, плакала, и я позволил тебе выплакаться. Вскоре ты заговорила о родителях Фила («Они всегда относились ко мне так, словно я недостаточно хороша, и теперь винят меня»), потом снова плакала («Это я во всем виновата»), потом разозлилась («Как он посмел так поступить с Номи?»), потом опять корила себя («Надо было позаботиться о нем, надо было догадаться, что он на грани»). Я терпеливо слушал, Мэри Кей. Посоветовал тебе отпустить прошлое, и ты уснула, а я не сбрасывал звонок. Я не спал всю ночь, пока ты наконец не кашлянула.
— Джо?
— Доброе утро.
— Ты еще здесь?
— Конечно.
Ты сказала, что никто не был с тобой так же добр, и чертов домик с травянистой крышей летит ко всем чертям, и прошло уже две недели. Ты в трауре, по-прежнему чувствуешь себя виноватой. И я понимаю. О вашем разводе никто не знал, это осложняет дело, и вдруг ты пишешь, что забыла купить туалетную бумагу (ты вечно что-то забываешь), и я иду в магазин, покупаю тебе бумагу, приношу, и ты заглядываешь в пакет.
— Уф.
— Что?
— Правильный выбор.
Я в курсе — я же столько времени провел в твоем доме — и пожимаю плечами.
— Это лучшая, так что я даже не сомневался.
Делаю в голове пометку: купить эту дорогущую бумагу, прежде чем ты придешь ко мне домой. Затем открывается раздвижная дверь — это Гномус, который каким-то образом стал моим никчемным наперсником в раздражающем эпизоде нашей жизни в Кедровой бухте. Он хрустит костяшками пальцев, потягивается и вздыхает.
— Подтверждаю, что водостоки теперь чисты, Мэри Кей.
Ты — скорбящая вдова, друзья приходят на выручку («Спасибо, Шеймус, ты просто чудо»), и ты роешься в холодильнике.
— Ладно, мальчики, — говоришь ты, будто я — твой сын, а Гномус — мой школьный друг, — кто проголодался?
Он плюхается на стул — не мужчина, а четвероклассник.
— Я сжег кучу калорий, Мэри Кей. Могу поесть от души!
Я хочу, чтобы он ушел. Он изменился после смерти Фила. Похоже на реалити-шоу, где неудачник думает, что у него появился шанс, когда лидер гонки потянул мышцу и сошел с дистанции. Гномус конкурирует со мной за право быть хозяином этого дома, но я не принимаю вызов. Я люблю тебя. Я скучаю по тебе, я — твой мужчина, а он — одинокий кросс-фунтик, настоящий сексист, который всем своим видом показывает, что тебе нужна помощь мужчин, и вот он рядом. Только тебе не нужны мужчины. Тебе нужен я.
Вынимаю из сумки «Северные воды».
— Чуть не забыл, — говорю тебе, не ему. — Вот книга, о которой я рассказывал.
Другими словами — ГНОМУС, ПОШЕЛ ВОН. Он фыркает.
— Боже, Джо, вряд ли она сейчас в состоянии читать… Мы еще в себя не пришли, понимаешь?
Твой муж ему даже не нравился, но пререкаться с ним я не могу, он твой друг, хотя не сиди он здесь, мы бы поговорили о Яне Макгуайре, однако он здесь, так что ты просто улыбаешься.
— Спасибо, Джо…
Потом вскакиваешь, вспомнив про духовку. Для нас наступил критический момент. Ты испытываешь целый букет эмоций, нам нужно сблизиться, и я же не дурак, Мэри Кей. Я знаю, тебе необходим буфер. Вот почему ты пустила сюда Гномуса и ввела политику открытых дверей для полу-Меланд, которые неизменно появляются с запеканками в руках, — если эту дрянь никто не ест при жизни, почему ее надо есть, когда кто-то умирает? Гномус встает и выдвигает для тебя стул.
— Мадам, я настаиваю, чтобы вы сели.
Он — олицетворение патриархата, я хочу съездить ему по носу, и почему рядом нет покойной Меланды, когда она так нужна? Ты отказываешься занять стул. Перекладываешь лазанью ему на тарелку, и он передает ее мне.
— Для меня это уж слишком, Мэри Кей. Давай отдадим ее книжному червю, вдруг получится нарастить мяса на этих костях!
А тебе мое тело нравится таким, как есть… В коридоре возникает Номи.
— Чем пахнет?
— Лазаньей, — говоришь ты. — Будешь?
Она трясет головой.
— Я собираюсь в Сиэтл.
— Номи, лучше…
— Хочу встретиться с дядей Доном и тетей Пег.
Я видел Дона и Пег на поминках. Пожилая пара бывших хиппи, держат магазин гитар — ты рассказывала о них в тот день, когда чуть не проболталась мне о Филе. Ты ковыряешь нижнюю губу.
— Милая, ты была у них много раз.
Номи не понимает намек.
— Ну и что?
— Может, лучше побудешь с нами?
Она хватается за лямки своего рюкзака.
— Хочешь сказать, я им надоела?
— Нет, Номи, просто считаю, что тебе лучше остаться дома.
— Мама, — говорит она, и все мы думаем об одном и том же.
Что крыса Фил умер в этом доме. Что Номи нашла крысу. Ты обнимаешь Сурикату, а Гномус втихомолку накладывает себе порцию лазаньи гораздо больше моей, пока ты провожаешь Номи до двери, и торопливо жует, не закрывая рот, как пожизненный холостяк, как свинья, и ты никогда не узнаешь, сколько он съел на самом деле, а теперь ты за порогом. Пришла еще одна «подруга», и я не могу винить Номи за то, что она каждый день сбегает на паром. Ты возвращаешься мрачная, в руках чизкейк.
— Мэри Кей, — говорит Шеймус, — а ты не установила ту отслеживающую штуку ей на телефон?
Ты ковыряешь чизкейк в самом центре. У нас не было секса со дня поездки в Форт-Уорд, и ты сходишь с ума, как и я.
— Что?
— Ну, чтобы просто знать, где она.
Ты вонзаешь вилку в чизкейк — вот моя девочка!
— Я не устраиваю за дочерью слежку, Шеймус.
— Осторожность лишней не бывает. Ты в курсе, чем она там занимается? Она точно в Сиэтл ездит?
Давай, Гномус! Доведи ее до белого каления… Ты закипаешь.
— Честно говоря, Шеймус, если я где-то в жизни не напортачила, то это в отношениях с Номи. Она частенько ночует у Пегги и Дона.
Гномус проводит лапами по своей дешевой рубашке и поправляет на голове панаму — как я мог с ним когда-то «дружить»?
— Я лишь пытаюсь помочь, Мэри Кей. В магазине персонал справляется. На тренировку я уже сходил… В общем, если нужно будет проследить за Номи, с меня не убудет.
Ты только что потеряла мужа, а Гномус прикидывается паинькой, и ты похлопываешь его по руке.
