Он говорил, что в свое время его принудили вступить в Коммунистическую партию, и он не смог противиться оказанному давлению. В течение короткого периода, когда войска ООН находились в городе, он продолжал заниматься сельскохозяйственными процессами. А потом уехал в эвакуацию. Казалось, что у тех, кто был чиновником на Севере, был шанс устроиться госслужащими и на Юге. Однако, как сказал отец, он решил, что больше не будет заниматься госслужбой, так как у него уже был мучительный опыт, когда ему принудительно пришлось вступить в ряды Коммунистической партии во время работы начальником департамента сельского хозяйства. Поэтому после того, как мы переехали в Пусан, он занялся торговлей. Однако, по моему мнению, отец не был создан для предпринимательства. Он по натуре был очень спокойным, не был расположен к алкоголю. Отец был человеком, которому по характеру подошли бы только профессии госслужащего или преподавателя.
Бизнес, которым занимался отец, заключался в том, что он закупал носки на чулочно-носочном предприятии и поставлял их в магазины в провинции Южная Чолла.
Однако после нескольких лет предпринимательской деятельности отцу удалось приобрести только огромные долги по кредитам. Он не платил по многим счетам и погряз в долгах окончательно. Так или иначе он должен был выплатить сумму закупки на заводе, поэтому он очень долго бился как рыба об лед, чтобы закрыть этот долг. Он очень долго хранил все чеки и квитанции на случай, если в будущем в один прекрасный день сможет получить деньги. Но этот день все никак не наступал. Это сломило отца окончательно, и больше он уже не смог встать на ноги. Кроме того, так как он был на чужбине, где у него не было никаких связей, то и надеяться было не на кого. К тому же отец совсем не разбирался в экономических делах. Он так и не смог выбраться из бедности.
Хотя у отца изначально был очень спокойный характер, после банкротства он окончательно замкнулся в себе. Я тоже очень переживал из-за бедности нашей семьи, но еще больнее мне было наблюдать, как отец из-за войны и разделения страны потерял стремление жить. Отец умер в самый тяжелый для меня период, когда я был совершенно неустроенным, когда меня отчислили из университета, посадили в тюрьму, выпустили, когда, отслужив в армии, я не смог восстановиться в университете. Я не мог найти себе места из-за того, что его несчастная жизнь сложилась так трагично и что мне не удалось проявить себя лучше в его глазах. И хотя в будущем моя жизнь наладилась, это ничего не исправило, поэтому раскаяние осталось со мной на всю жизнь.
После провала отцовского торгового бизнеса обеспечением семьи почти полностью занималась мама. У мамы точно так же не было никаких способностей к экономике. Поэтому мы еле-еле перебивались на те гроши, которые мать зарабатывала тяжелым трудом. Все ее подработки, хотя она и выполняла их очень усердно, практически не приносили денег. Сперва мама продавала одежду, которая поступала к нам как гуманитарная помощь, разложив ее прямо на улице. Потом мы держали маленькую лавку в нашем районе, но район был очень бедным, и в нем насчитывалось всего несколько домов – конечно, эта затея не могла быть успешной. Мама также занималась доставкой угольных брикетов. И это не было торговым бизнесом, приносящим хороший доход, когда уголь масштабно закупается на заводе и поставляется в торговые точки. Мамина подработка заключалась в том, что она понемногу брала уголь в магазине и развозила его по соседним жилым домам. В такой ситуации мы никак не могли выбраться из бедности и лишь еле-еле сводили концы с концами.
Однако мама не просила отца помочь ей с развозкой угольных брикетов. Если ей нужна была помощь, то она обращалась ко мне или к младшему брату. После школы или в выходные дни мы помогали, развозя уголь в двухколесной ручной тележке или просто разнося в руках. Я всегда стыдился заниматься разносом угля, от которого все было в саже. А вот младший брат, наоборот, спокойно и усердно помогал, я же своим ворчанием только донимал мать.
Однажды мы до отвала загрузили тележку углем, я схватил ее спереди, а мама толкала сзади, но, когда мы спускались вниз по дороге, мама совсем обессилела и внезапно отпустила руки. Из-за этого я уже не смог справиться с тележкой, так как она была очень тяжелой, и меня вместе с ней вынесло на обочину. Мама тогда очень сильно сокрушалась, хотя сам я не поранился, только уголь разбился.
Это были времена, когда не только наша семья, но и вообще все были бедными. Тогда в нашем административном районе было много переселенцев с Севера. На улице Санбок, на которой мы жили, и в окрестностях беженцев было больше, чем местного населения.
Однажды в трущобах беженцев рядом с парком Ёндусан в Пусане вспыхнул большой пожар, все трущобы выгорели дотла. Для пострадавших были построены лагеря размещения. И район, который находился рядом с нами, был одним из таких поселений – действительно бедный квартал, где ни у кого не было ни гроша за душой.
Часто можно было услышать, что беженцы с Севера очень жизнеспособны и среди них много успешных людей. С моей точки зрения, это не так. Люди, которые переехали на Юг еще до войны, так как были недовольны северокорейским политическим устройством, в большинстве своем относились к верхушке общества и бежали, имея накопления, поэтому в целом их положение было хорошим. Люди, вынужденные внезапно эвакуироваться из-за военных действий, так уже не смогли. Добиться успеха в бедной жизни в эвакуации было очень непросто. Большинство этих людей так и не смогли выбраться из бедности и весь остаток жизни прожили в нищете.
Бедных было очень много, поэтому в ближайших церковных приходах нам даже иногда раздавали еду. Это были продукты сельского хозяйства, которые США безвозмездно передавали в Южную Корею в качестве гуманитарной помощи. В основном это была кукурузная мука, но иногда раздавали и сухое молоко*. Такие раздачи помогали не умереть с голоду. Когда я был в первом или втором классе начальной школы, то в день раздачи я брал с собой ведро и после школы шел получать продукты. Приходилось долго ждать, стоя в очереди. Я терпеть этого не мог, но это была обязанность старшего сына.
Часто монашки, называя меня малышом, давали мне в руки конфеты или фрукты. В то время послушницы в монашеских рясах выглядели в моих детских глазах настоящими ангелами. Чуть позже мама, преисполнившись благодарности к католическим служащим, стала верующей католичкой – первой в нашей семье. Меня тоже в третьем классе начальной школы крестили в католичество. Крещение состоялось в храме в районе Синсон, на острове Ёндо. Позже в той же церкви прошла моя церемония бракосочетания. А мама до сих пор ходит в тот храм. И так как она глубоко верующий человек и очень давно посещает храм, то она даже была заместителем председателя собрания женщин на пасторском совете и директором кредитного кооператива в храме.
Школы были такие же бедные. Начальная школа Намхан, в которую я ходил, была изначально очень маленькой. Но после наплыва беженцев количество учеников в одной параллели составляло около тысячи человек и при этом постоянно увеличивалось. Школе ничего не оставалось, как построить рядом со спортивной площадкой временные классы из остатков кровли и досок. Это называлось «временное школьное здание». Там я и учился с момента поступления и до третьего класса.
