— Разграбление Сибариса — презренный поступок, который кажется мне таким же безобразным и отвратительным, как и всем вам. — На мгновение он подумал о том, чтобы выступить от имени Совета Трехсот, но понял, что лучше их не упоминать, чтобы обвинения Килона сосредоточились на нем одном. — Как вы знаете, я разговаривал с Милоном перед его отъездом. Мы вместе разработали стратегию, чтобы заставить вражескую конницу плясать под музыку. — Его голос внезапно обрел мощь и наполнился негодованием. — Мы придумали уловку, которая позволила нам одержать победу в битве на равнине, когда казалось, что наша армия будет разбита; когда казалось, что на следующий день мятежники-сибариты уничтожат Кротон. — Он сделал паузу, чтобы сказанное проникло в их сомневающиеся умы. — А еще мы говорили о том, что делать после победы. И уверяю вас, ни Милон, ни я не думали ни о чем, кроме переговоров о мирной сдаче города. Уверяю вас…
— Должны ли мы доверять словам Пифагора? — взвился Килон. — Должны ли мы верить человеку, который обманывал нас и держал в страхе перед боем? Только он и его зять Милон знали, как будет действовать наша армия в этой битве. Только они знали о зверствах, которые солдаты совершат потом. Разве армия не повинуется своему начальству?
Пифагор, одиноко стоявший посреди зала, внимательно наблюдал за вопящим и трясущимся Килоном. Тот набросился на Пифагора с неожиданной яростью, но за его словами явно стояло что-то еще. Скрытое намерение, которое он до поры до времени старался не показывать.
«Готовит почву для чего-то гораздо худшего», — сказал себе Пифагор, прищурившись.
Он вспомнил пророческое видение, которое случилось у него три месяца назад в Храме Муз. На миг он увидел будущее, полное крови и огня. Было ли разграбление Сибариса знаком того, что ужасное видение начинает сбываться? Он не сомневался, что зло сгущается — холодное и темное, как затмение. Он должен бороться изо всех сил, чтобы его остановить.
Пифагор сосредоточился на зале Совета, стараясь разгадать настроение тысячи. Враг продолжал кричать, но философа интересовали не слова, а действие, которое они произвели на других.
Закончив просмотр, он понял, что борьба будет еще сложнее, чем он полагал.
Отныне Килона поддерживало большинство.
* * *
Акенон глубоко ошибался, думая, что его ожидает скучное утро.
Он вел свою лошадь в поводу, неторопливо шагая по улицам Кротона. Повсюду виднелись кучки людей, обсуждающих последние новости, доставленные гонцами. Люди толпились у дверей лавок, на площадях, перед храмами… Когда мимо проходил Акенон и его свита, голоса тут же смолкали.
Небольшой отряд, который сопровождал Акенона, состоял из восемнадцати человек и вьючных животных. Четыре аристократа-сибарита, их семьи и прислуга. Они достали билеты на торговое судно и просили сопроводить их в порт.
«Неудивительно, что в Кротоне эти люди больше не чувствуют себя в безопасности», — подумал Акенон.
Еще два дня назад укрывшиеся в общине сибариты надеялись, что чуть позже смогут вернуться в свой город. Они с большим воодушевлением приветствовали победу кротонской армии над войсками повстанцев. «Пришлось им по душе и известие о том, что Милон идет на Сибарис, чтобы добиться полной капитуляции», — вспоминал Акенон. Аристократы представляли себе возвращение в свои дворцы к комфортной и безмятежной жизни, к которой привыкли. Однако чуть позже стало известно, что кротонские военные начали варварский грабеж. Они похищали их золото, убивали сибаритский народ — их рабочую силу — и жгли особняки.
«Им больше некуда возвращаться», — с горечью думал Акенон.
Несмотря на то что Пифагор пытался их успокоить, сибариты с ужасом наблюдали за тем, как кровожадная армия возвращается в Кротон. Всем хотелось поскорее покинуть город. Кто мог, отплывали на корабле, но многие уходили пешком.
Углубившись в гавань, Акенон скорчил недовольную гримасу. Ему вспомнился день, когда он был там в последний раз. Он должен благодарить богов, что Милону удалось спасти его в последнюю минуту.
В порту кипела жизнь. Повсюду сновали рабочие, начальство покрикивало, чтобы погрузка и разгрузка производились как можно скорее. Чуть дальше от берега, покачиваясь на волнах, ожидала сигнала причалить вереница судов. Всеобщее оживление также было связано с последними событиями в Сибарисе.
Устремившиеся туда многочисленные корабли поворачивали назад, увидев, что над городом поднимаются столбы дыма. Половина направлялась на север, в Метапонт или Тарент, другая половина устремилась через Кротон на юг.
Акенон попрощался с сибаритами и вышел из гавани как можно быстрее. Дело не только в том, что пребывание в порту напоминало ему тот день, когда Килон попытался его изгнать; напоминало оно и о том, что для возвращения в Карфаген ему придется сесть на один из этих проклятых кораблей.
Мысль об отъезде заставила его вспомнить Ариадну. В то утро, покидая общину, он заметил, что взгляд ее изменился… как будто она сняла маску равнодушия, которую носила столь долгое время.
«Возможно, она собиралась сказать мне что-то важное», — думал Акенон.
Он остановился, и их взгляды на несколько секунд встретились, но в следующий миг она повернулась к нему спиной и вернулась в общину. Акенон продолжил путь, присоединившись к сибаритам и унося с собой образ Ариадны. Она показалась ему красивее, чем когда-либо. В ней было что-то особенное: светящаяся кожа, подчеркнутая чувственность…
Он ускорил шаг. Ему хотелось увидеть ее снова, хотя он не знал, как будет себя вести, когда она вновь окажется перед ним. Возможно, лучше для них обоих оставить все, как есть.
— Акенон!
Вздрогнув, он обернулся. Это был Пифагор: он спешил к нему в сопровождении двоих учеников.
— Ты в общину? — спросил учитель.
Акенон кивнул.
— Только что проводил в порт последних сибаритов, — ответил он, стараясь выбросить из головы Ариадну.
Лицо Пифагора омрачилось.
— Я не виню их за то, что здесь они больше не чувствуют себя в безопасности.
Акенон внимательно смотрел на Пифагора. Казалось, учителя беспокоит что-то еще.
— Как прошло заседание? — спросил он.
Пифагор покачал головой и вздохнул.
— Сегодня, впервые за тридцать лет, Килона поддержало большинство, — ответил он. — Однако никаких конкретных действий он не предпринимал. Как будто что-то его сдерживает. Он чего-то ждет, но я не знаю, чего именно.
— Думаешь, им руководит человек в маске?
Пифагор задумчиво кивнул.
— Если бы Килон действовал самостоятельно, он немедленно потребовал бы голосования, чтобы использовать своих сторонников против нас. Сегодняшнее его поведение показывает хитрость и хладнокровие, которые на самом деле ему не присущи.
После этих слов Пифагор ушел в себя, и до городских ворот они шагали молча. Акенон сунул руку под тунику и нащупал золотое кольцо Даарука. Некоторое время он рассеянно крутил его в пальцах, затем вытащил.
