Акенон нахмурился. Он помнил, как Даарук упал перед ним на пол, как изо рта у него текла пена. Наверное, яд был не в лепешке, а в капсуле, которую прятал Даарук, но он лично отыскал следы яда с помощью особого вещества. Даарук не скрывал, что это был экстракт белой мандрагоры, крайне токсичное вещество, которое в достаточных дозах убивает за нескольких секунд. Даарук должен быть умереть.
— На самом деле, — продолжал Даарук, вытаскивая мешок с золотом, — яд был в куске лепешки, который я прятал в тунике, а в нужный момент достал так, что никто и не заметил. Тот же яд, которым я отравил Клеоменида: я знал, что ты проверишь это первым делом. Будучи уверен, что это одно и то же вещество, ты перестанешь о нем думать. Однако вместе с белой мандрагорой я подготовил мощное противоядие и проглотил оба разом.
Акенон напряг память. Он знал пару отличных противоядий, но это ничего не объясняло. Он сам убедился в том, что у Даарука нет пульса.
Враг гордо улыбнулся.
— Ключ в третьем компоненте — экстракте корня черной мандрагоры. Его действие напоминает белую, но в правильных дозах он вызывает каталепсию. Сердце и дыхание замирают; однако если в течение двух дней ввести противоядие, человек быстро восстанавливается.
Отдельные фрагменты складывались в единую картину. Акенон набрал воздуха в легкие и с усилием прошептал:
— Полагаю, Атма влил тебе в рот противоядие из черной мандрагоры, прежде чем поджечь костер.
Даарук кивнул, внезапно помрачнел и взял еще пару мешков.
— Атма оказала тебе большую услугу, — продолжал Акенон. — Но ты убил его. Почему? Потому что он знал, кто ты?
Бывший великий учитель пересек подземелье и молча вышел. Вернувшись, через силу ответил:
— Да, он слишком много знал, к тому же был слаб. Он бы не выдержал допроса.
— Не то что Крисипп.
— Крисипп выполнил свой долг и покончил с собой, прежде чем меня предать. Он был верным слугой… — Даарук поморщился и чуть слышно добавил: — Однако лучшим рабом, которого только можно себе представить, был Борей. Мне будет очень его не хватать.
Акенон попытался проглотить слюну. Пересохшее, опухшее горло ответило болезненным спазмом, и некоторое время он едва мог дышать.
— Первым ты убил Клеоменида, — начал он. — Ты надеялся, что Пифагор назначит тебя преемником?
Даарук уронил мешки и повернулся к нему, лицо его было искажено. Акенон впервые видел, как тот теряет контроль, и испугался, что он убьет его прямо сейчас.
— Я был единственным преемником Пифагора! — Шепчущий голос Даарука стал более хриплым и напряженным, чем прежде. — Слепота этого величайшего глупца обрекла их всех на смерть!
Даарук разжал кулаки и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Затем прищурился и обратил к Акенону ненавидящее лицо, по которому расплылась дьявольская улыбка.
«Ты тоже умрешь из-за Пифагора», — подумал он.
Поднял с пола мешки и вышел прочь. Когда он вернулся, на его лице виднелась обычная и холодная усмешка.
— Как ты успел убедиться, мои таланты значительно превышают возможности любого великого учителя, включая самого Пифагора. Однако он не сумел оценить мои достоинства и решил назначить преемником Клеоменида. Я прочитал это в его взгляде. — Он кивнул в сторону Акенона, признавая, что тот был прав, задав свой вопрос. — Вот почему я приказал Атме отравить чашу, из которой должен был пить Клеоменид.
— Так значит, всему виной — месть?
Даарук презрительно фыркнул:
— Ты слишком узко мыслишь, любезный Акенон.
Он вышел из подвала и приторочил золото к седельным сумкам второго мула. Больше животное не потянет, пора переходить к третьему. Он подвел его к двери, чтобы сэкономить силы, таская мешки, затем посмотрел на небо. Солнце исчезло, хотя было еще довольно светло.
«Месть…» — задумчиво повторил он.
Он вспомнил свои первые годы в братстве. Тогда он восхищался Пифагором и с готовностью посвящал учебе все свое время. Побил все рекорды, перескакивая с одной ступени на другую, но когда достиг статуса великого учителя, начал утаивать свои открытия, придя к выводу, что отдает гораздо больше, чем получает. Его товарищи ничего ему не давали, да и сам Пифагор больше не открывал ему свои тайны, бережно сохраняя их для того, кто станет преемником.
«Я всегда считал, что им буду я», — подумал он, углубившись в прошлое. Он сделал усилие, чтобы сдержать вновь охватившую его ярость. Выбор Пифагора казался ему унизительным, хотя в глубине души он был к нему готов. Пифагор понимал, что Даарук — самый способный ученик, но, возможно, догадывался и о том, что он давно уже скрывает свои достижения; и, конечно же, понимал, что ученик не разделяет его способ руководства.
«Пифагор всегда был слабаком», — презрительно подумал Даарук.
Сдержанность и сердечность отличные подспорья для поисков политической поддержки, но их время прошло. Братство должно было железным кулаком удерживать правительства, на которые оказывало влияние, уничтожать противоборствующие группы и подавлять всякое вольнодумство. Объединить армии разных городов и стремительно разрастаться, усиливая военную мощь благодаря силе учения. Братство могло стать основой великого царства. «Моего великого царства», — добавил Даарук. Если же братству это не по силам, оно должно исчезнуть с лица земли, чтобы не помешать его восхождению к вершинам власти над новым миром.
«Нет, Акенон, речь идет не только о мести», — заключил он.
* * *
Прежде чем взяться за следующие мешки, Даарук запустил в один из них руку и достал несколько золотых безделушек.
«Это сгодится». — Он взял длинный острый золотой кинжал, похожий на ритуальный нож, и подошел к Акенону.
— У тебя будет роскошная смерть, — прошептал он, показывая кинжал. Затем положил на пол так, чтобы пленник его видел.
Акенон опустил голову, стараясь не смотреть. Его дыхание было медленным и тяжелым.
— Почему ты просто не отравил Ореста? — с трудом прошептал он.
Даарук весело рассмеялся.
— Думаешь, давая мне возможность поговорить, ты тем самым оттягиваешь свою смерть? Я же пообещал, что никто сюда не явится. Через час закончу погрузку мулов, а потом, — он схватил подбородок Акенона и поднял его лицо, — воткну кинжал в твое сердце.
Акенон выдержал его взгляд единственным глазом, который способен был открыть.
— Хорошо, — продолжал Даарук, оставив в покое Акенона и шагая за очередным мешком, — буду считать твои вопросы последней просьбой приговоренного.
На самом деле отвечать ему было приятно. Совершенство задумок вызывало у него несказанную гордость. Кроме того, его слова помогали терзать Акенона.
— Устранив Клеоменида, я догадывался, что Пифагор остановил свой выбор на Оресте. В то время я уже понимал, что он никогда не сделает меня преемником, и принялся разрабатывать новую стратегию. Твое прибытие в общину ускорило события. Пока круг приближенных учителей не стал слишком тесным, я инсценировал свою смерть. Таким образом сбежал из общины и получил через Атму деньги, завещанные мне родителями, и старую виллу, где мы с тобой встретились и где никто не сумеет мне помешать. Я решил, что уничтожу всех возможных преемников Пифагора. — Он вышел с мешками и тут же вернулся. — Убийство преемников было необходимо для моего собственного будущего, но я не хотел ограничиваться их уничтожением; я старался сделать это наиболее болезненным для Пифагора способом… чтобы наказать за слепоту и высокомерие. — Он остановился перед Акеноном. — Согласись, гениальная затея — убить Ореста руками его же товарищей. Однако меня осенила еще одна мысль, ставшая уже верхом мастерства: Аристомах покончил жизнь самоубийством, прочитав мое послание об иррациональных числах.
