Акенон наморщил лоб.
— Ага, — усмехнулся Даарук, — вижу, что Пифагор сохранил в тайне содержание письма. Так я и думал. Ты не можешь понять, что такое иррациональные числа: их существование подразумевает, что изыскания Пифагора в корне своем неверны. Этим открытием я разрушил его математическое учение так же, как перебил его жалких преемников. — Даарук не смог удержаться от гордой улыбки. — А заодно решил задачу, которую Пифагор объявил неразрешимой. Мне пришлось приложить максимум усилий, чтобы справиться с ней с помощью теоремы Пифагора, но оно того стоило.
Когда Даарук снова покинул подземелье, Акенон медленно покачал головой.
«Месть и власть», — сказал он себе.
Таковы были цели его врага. Каждый шаг чудовищного плана помогал продвинуться к достижению обеих. Все его действия были преисполнены высокомерия и презрения. Он играл с ними. В каждом преступлении сознательно оставлял свой след, считая само собой разумеющимся, что они не сумеют его вычислить.
На память пришли слова Ариадны: «У меня такое чувство, что враг намерен не убить отца, а заставить его страдать, уничтожив все, что для него дорого». Ариадна была права, Даарук стремился лишить Пифагора всех важнейших составляющих его жизни — преемников, политического влияния, учения… Но уничтожив все, что было для него дорого, Даарук все же стремился убить и самого Пифагора.
* * *
Акенон смотрел на лежащий на полу золотой кинжал, направленный острием на него.
«Он держит меня в живых на случай, если ему придется использовать меня в качестве заложника», — подумал он.
Даарук утверждал, что никто не придет, пока он не вынесет все золото, но если бы он был так уверен в этом, он бы уже его убил. Акенон посмотрел на дверь. Даарук отсутствовал дольше, чем раньше.
Интересно, что у него случилось?
Но в этот миг Даарук вернулся.
— Загружаю последнего мула, — предупредил он.
Пересек подземелье и минуту постоял, зажигая масляную лампу.
Акенон заметил, что свет, проникавший через открытую дверь, сделался тусклым. «Наступает ночь», — удивленно подумал он. Он понятия не имел, сколько времени пробыл в плену.
— У тебя есть сообщники в братстве? — с трудом проговорил он.
— Сообщники? Это было бы неразумно. Неужели ты не понимаешь: я могу найти сообщников когда угодно, стоит только захотеть.
— Таких, как Килон, — задумчиво произнес Акенон. — Через него ты контролировал голосование в Совете. — Он сделал паузу, чтобы набрать в легкие воздуха. — Это ты заставил Совет Тысячи предоставить убежище аристократам из Сибариса, зная, что решение повлечет за собой войну с мятежниками-сибаритами.
— Надеюсь, ты способен оценить всю выгоду этого предприятия, — хвастливо ответил Даарук. — Чтобы начать войну, проще всего было бы поддержать Трехсот и голосовать за убежище. Однако при воздержании я получил сразу две выгоды. Во-первых, началась война. Во-вторых, впоследствии Трехсот обвинили в том, что только они несут ответственность за войну. В конце концов, они проголосовали «за», а мы воздержались.
Акенон задумчиво кивнул. Он вынужден был признать, что впечатлен преступным гением Даарука.
— А еще ты руководил Главарями в Сибарисе, — пробормотал он. — Ты хотел, чтобы они взбунтовались против аристократов: это был косвенный способ развязать войну между Сибарисом и Кротоном, а в качестве оплаты за помощь тебе позволили забрать золото Главка.
— Без меня эти смутьяны ничего бы не добились. Они всего боялись, им не хватало дисциплины, они попросту не понимали, чего хотят.
— Ты бы предпочел, чтобы они выиграли войну?
— Я был уверен, что они выиграют, — признался Даарук, доставая мешок, предназначенный для последнего мула. — Наблюдал за битвой с холма, готовый присоединиться к Главарям-сибаритам. Хотел убедиться, что после сражения они уничтожат Кротон и общину. Однако сибаритские лошади пустились в пляс, и вы перебили всех сибаритов. Невероятное зрелище. — Он самодовольно улыбнулся. — Разумеется, победа Кротона также вела меня к нужной цели. Благодаря купленным мной командирам почти вся армия подчинялась мне, а не Милону. Они разорили Сибарис с такой жестокостью, что Совет бросился искать виновного.
— А сегодня утром ты приказал им поджечь дом Милона, — пробормотал Акенон.
— Это было несложно. Им не терпелось снять с себя вину. Секрет манипуляции заключается в том, чтобы доходчиво объяснить человеку, каково его самое горячее желание. — Глаза Даарука впились в глаза Акенона и сверкнули так, что пленник вздрогнул. — И уверяю тебя, мой жалкий Акенон, что шкурные и разрушительные импульсы всегда оказываются сильнее прочих. Не требуется особых усилий, чтобы натравить человека на собратьев.
Акенон отвел взгляд и некоторое время молчал. Когда он снова заговорил, его голос был слаб, но в нем звучал вызов.
— А Ариадну, которая прогонит тебя из Совета, ты тоже предвидел?
Даарук не обратил внимания на враждебность его тона.
— Как я уже говорил, это означает лишь небольшую заминку в моих планах. Месяц назад я приобрел корабль, всегда готовый к отплытию. Через несколько часов выйду в море, а через два-три дня попытаюсь взять под контроль другое правительство.
Акенон набрал в легкие воздуха и продолжил расспрос.
— Ты начинаешь с нуля или заранее все продумал?
— Бедный Акенон, — прошептал Даарук, — ты всегда от меня отставал и вдруг в последние свои минуты хочешь узнать будущее. Разве ты не понимаешь, что твое любопытство — всего лишь попытка уцепиться за мир, жить в коем тебе не суждено?
Он замолчал, чтобы достать еще два мешка.
— Четвертый мул почти готов, у нас мало времени, — отозвался он, направляясь к своей золотой дыре. — Полагаю, ты догадываешься, что ситуация в Кротоне необратима. Возможно, Трехсот освободят, но они не вернутся к власти. Кроме того, недовольство в Кротоне, где всегда располагалось ядро братства, будет на руку политическим группам в других городах, желающим потеснить пифагорейцев. Я проникну в эти группы так же, как сделал это в Кротоне. Заставлю их изгнать пифагорейских политиков и разрушить общины.
Он вышел, чтобы навьючить последние мешки. Вернувшись, подошел к столу и занялся свитками, сворачивая их и засовывая в деревянные цилиндры.
— Известие о событиях в Кротоне разлетится по всей Великой Греции, — сказал Акенон охрипшим голосом. — В любом городе тебя поймают, стоит тебе где-нибудь появиться.
— Не думаю. — Даарук прошел перед ним со свитками в руках. — Все произойдет иначе. Я появлюсь без маски и заявлю, что никто не знает Пифагора лучше меня. Скажу, что повидал свет и знаю, что Пифагор — воплощение зла. — Он издал неприятный смешок. — Меня встретят с распростертыми объятиями. Не лги себе, Акенон, ты же видел, с какой легкостью я управлял судьбами Сибариса и Кротона. Через несколько недель я возьму под контроль другой город, а через год стану правителем большей части Великой Греции. И, конечно же, не забуду Пифагора. Если он оклемается от полученных ран, я отправлю за ним столько наемников, что даже боги не сумеют его защитить.
