Ариадна, сидевшая в двух метрах, наблюдала за Феано с задумчивой улыбкой. Как красиво стареет мать, как она изящна и изысканна, притом что ее единственным украшением служит белая лента, повязанная в виде диадемы на светло-каштановые волосы, похожие на ее собственные. Она очень любила мать, но, как это ни печально, со временем они отдалялись друг от друга. Когда это с ней случилось… мать снова и снова пыталась с ней сблизиться, но она раз за разом ее отталкивала, потому что ничего другого ей не оставалось. Мать не понимала, что на самом деле Ариадну очень утешает ее присутствие и попытки сблизиться, даже если она не впускает ее в свой запутанный внутренний мир. В конце концов, мать пришла к выводу, что Ариадна вместе с отцом полностью замкнулась в мире идей и отдалилась окончательно. Ариадна скучала по ней всей душой и чувствовала себя одинокой как никогда.
Сейчас Феано излагала свою идею параллелизма между человеческим телом и вселенной. Ариадна с нежностью наблюдала, как младшие ученицы, не слышавшие ее прежде, замерли, открыв рот. Она завидовала их простодушию. Наверное, когда-то сама была такой, но это было очень давно. Теперь она постоянно пряталась за щитом цинизма. Ироничный взгляд держал людей на безопасном расстоянии. С другой стороны, иногда полезно поставить на место кого-то слишком заносчивого и уверенного в себе. Ее улыбка стала шире, и она приложил руку к лицу, чтобы ее скрыть. Как остроумно послала она Акенона справить нужду посреди леса, чтобы сбить с него спесь.
Она отключилась от происходящего в зале и живо вспомнила сцены предыдущего дня.
В ее глазах вспыхнул озорной блеск.
* * *
За ужином Пифагор ни словом не обмолвился об убийстве, словно Акенон был гостем, не имеющим никакого отношения к расследованию. Вместо этого он принялся объяснять ему основные принципы своего учения, на которых основывалось их братство.
— Каждый из нас наделен божественной, вечной, бессмертной душой. — Казалось, его слова обретают форму, повисая в тишине небольшого зала. — Душа заключена в теле, замкнута в смертной оболочке, — сказал он, указывая на себя. — Но души перевоплощаются, когда плоть умирает. В зависимости от нашего поведения в жизни душа становится высшим существом, приблизившись к божественному, или спускается на уровень других живых существ.
Акенон больше не обращал внимания на учеников Пифагора, целиком поглощенный словами учителя. В Египте существовало убеждение, что после смерти человека часть его жизненной силы продолжает жить в царстве мертвых. Для этого необходимо сохранять тело нетленным, поэтому умерших часто бальзамировали. В Карфагене же могилу считали вечной и единственной обителью усопших. Кроме того, умерших частенько кремировали, потому что не верили в загробную жизнь. Акенон давно утратил всякую религиозную веру, сохраняя лишь благоразумное уважение к неведомому. Однако рассказ Пифагора его заворожил.
— Ты хочешь сказать, что преступник может перевоплотиться в животное?
— Конечно, — подтвердил учитель с полной уверенностью. — Душа может перейти в любое живое существо, от растения до человека. А среди людей может выбрать бездарных, а может тех, кого от божественного отделяет лишь тонкая завеса. Как-то раз я узнал в собачьем лае голос умершего друга.
Краем глаза Акенон заметил, как Эвандр молча кивнул, словно сам был тому свидетелем. Пифагор продолжал. Его речь звучала столь же серьезно, сколь и утешительно.
— Некогда наши души были свободны, но совершили тяжкий проступок. Из-за ошибок в прошлом они вынуждены пройти через ряд жизней, пока вновь не будут готовы присоединиться к божественной сущности. В общине мы очищаем тело и разум, чтобы в следующий раз воплотиться на более высоком уровне колеса воплощений. Когда вы дисциплинированны и стремитесь к знаниям, путь к божественному проходит быстрее, к тому же можно обрести способности, которые выходят за рамки того, что обычно считается посильным для человека.
Акенон был очарован словами учителя. Слушая его, невозможно было усомниться в том, что слова его и есть истина.
— Например? — спросил он шепотом.
— Достигнув гармонии тела и души, можно вспомнить события прошлых жизней и помочь другим их вспомнить, прочитать умы людей, утихомирить силы природы…
Пифагор одарил его теплой улыбкой, и Акенон заметил, что сидит, подавшись вперед, открыв рот и вытаращив глаза. Он изменил позу и смутился. Учителя смотрели на него, но он все равно задавал вопросы.
— А как получить такие возможности? — Мгновение он колебался, не решаясь продолжить. — Могу ли я стяжать хотя бы одну из них?
Пифагор молча смотрел ему в глаза.
— Видишь ли, Акенон, честолюбие — хороший стимул для развития, но кроме него необходимо терпение. Многие из тех, кто стучится в нашу дверь, не получают ответа, потому что ими движут неверные причины. Не позволяем мы присоединиться к нам и тем, у кого нет нужных способностей или соответствующей природы. Из принятых большинство допущено только во внешнюю часть учения, касающуюся заботы о теле и моральных правил. Почти все они проживают за пределами общины. Те же ученики, кого допускают в общину, должны провести минимум три года в качестве акусматиков. Три года они проводят в молчании, слушая своих учителей, изучая азы учения и медитацию.
Акенон кивнул, вспомнив двух безмолвных учеников, сопровождавших Ариадну, когда она ездила за ним в Сибарис.
— Если ученики проходят этот этап, — продолжал Пифагор, — то получают доступ к более сложным этапам учения, пытаясь понять их с помощью своих учителей. Они достигают степени математика. Далее им предстоит изучать свойства чисел и геометрических фигур. А также пропорции и правила, которым подчиняются музыка, движение небесных сфер и все явления природы. — Он наклонился к Акенону, словно собираясь раскрыть ему тайну. — Все в мире можно отобразить с помощью чисел, Акенон, абсолютно все. Тот, кто действительно это понимает, становится учителем. Постепенно он может выходить за рамки ограничений, присущих человеческой природе. Понять — значит управлять. Один из тысячи человек, посвятивших этому всю свою жизнь, может дойти до этого уровня.
Он откинулся на спинку кресла и продолжил:
— Цель каждого должна состоять не в том, чтобы добраться до какой-то определенной точки, а в том, чтобы сдвинуться с того места, где он находится. Куда двигаться дальше? — спросил он риторически. — Это зависит от многих факторов. Вы должны стараться ежедневно делать шаг вперед, а когда отступаетесь, сделать все возможное, чтобы наверстать потерянное. Одни не хотят, а другие и не могут. Я показываю путь и веду за собой, но каждый должен стараться сам. — Он впился в Акенона полными огня глазами. — В тебе я вижу огромные задатки. Ты получишь посвящение, но вряд ли станешь членом общины. По крайней мере, не в этот период жизни, потому что тебе придется от многого отказаться, а ты не готов.
Акенон спросил себя, что имеет в виду Пифагор. Быть может, отказ от женщин? — Ариадна мигом всплыла в его голове, но он отмахнулся от этих мыслей. Отказаться от неограниченного потребления еды и питья? От свободы? Разумеется, он не собирался отказываться от наслаждений в обмен на то, во что не верил… Он затряс головой, с удивлением замечая, что мысли приняли оборонительный характер. Должно быть, такова была реакция трезвого ума на то, что речь Пифагора его завораживает, как моряка — пение сирен. Стать высшим существом с невероятными способностями весьма заманчиво, особенно если тебе хотя бы теоретически показывают путь к их достижению.
