Ученики молча разбрелись по спальням.
— Акенон, — сказал Пифагор, — позволь мне сопровождать тебя.
Они вышли во двор. Дом Пифагора стоял в пятидесяти метрах от общинного здания, в котором находилась спальня Акенона. Они побрели по дороге молча, прислушиваясь к мягкому шелесту земли под ногами. Прохладный ветерок доносил до них запах моря. В безоблачном небе сияла четвертинка луны, придавая всему призрачный оттенок.
— Кто таков этот Килон? — спросил Акенон на полпути.
— Ты займешься этим делом? — отозвался Пифагор.
Мгновение Акенон размышлял, прежде чем ответить.
— Если ты не против, в ближайшие дни я допрошу свидетелей, погуляю там и сям, осмотрю место преступления, а потом скажу, смогу ли я вам помочь или это пустая трата времени.
— Шесть драхм в день кажутся тебе приемлемым вознаграждением?
Неплохое предложение, хотя, естественно, сумма была намного меньше, чем та, что он получил от Главка.
— В память об отце эти первые дни я буду работать бесплатно. Если расследование займет больше времени, поговорим о вознаграждении.
Пифагор открыл рот, чтобы возразить, но Акенон перебил его, подняв руку.
— Я настаиваю. Рад, что могу помочь тебе. Кроме того, ты знаешь, что сейчас у меня нет недостатка в деньгах.
Пифагор поразмыслил, затем кивнул.
— Пусть будет так. Благодарю тебя, Акенон. — Учитель вздохнул, прежде чем ответить на его первоначальный вопрос. — Что касается Килона, то он один из наших самых влиятельных политических врагов. Приехав три десятилетия назад в Кротон, я выступал с речами, которые убедили многих членов правительства. Мне выделили землю, и мы построили на ней поселение для общины, чтобы иметь возможность обучать мужчин, женщин и детей. Помимо обучения общим знаниям я занялся теми, кто желал продвигаться в моей доктрине и прошел испытания. Так появилось наше сообщество. Килон, могущественный, богатый и знатный, считался наиболее подходящим членом общины. Он обладает замечательным интеллектом, но мне пришлось отказать ему, как только я изучил его физиономию и всмотрелся в глаза. Он тщеславен, алчен и жесток. Килон осыпал меня проклятиями и с тех пор злится на нас и пытается нам навредить. Впрочем, все это давнишние неприятности. Я был бы удивлен, если бы он решил отомстить через тридцать лет.
Они остановились у дверей общинного здания. Над ними сияло небо, усыпанное звездами.
— Я не хочу выделять Килона, — чуть слышно продолжал Пифагор, — потому что сомневаюсь, что у него больше шансов оказаться убийцей, чем у кого-либо еще. Это может быть любой политический соперник из Кротона или другого города, в чьем правительстве присутствуют члены нашего братства. В конечном счете у нас тысячи подозреваемых, и у всех какие-либо мотивы, личные или политические. Только улики могут указывать на одного, а не на другого, а улик у нас нет. В прошлом у Аристомаха были трения с Килоном, вот он о нем и заговорил. Не думаю, что следует как-то его выделять. Килон — это всего лишь один подозреваемый из многих.
— А в самом братстве? — Акенон инстинктивно заглянул внутрь общинного здания. — Есть ли у кого-нибудь повод покончить с Клеоменидом?
— Личных мотивов ни у кого нет, насколько мне известно. Клеоменид всегда вел себя справедливо, у него был ровный, спокойный характер.
— Ты упоминал о преемнике.
Слова Акенона повисли в воздухе, Пифагор ответил не сразу.
— Да, это следует иметь в виду, хотя сам я ничего не понимаю. В ночь убийства я впервые поднял эту тему. Я в добром здравии и прежде ни разу не заговаривал об уходе. Об этом мог догадаться любой, но особых оснований ни у кого не было. Тем не менее я давно задумываюсь о будущем братства. За несколько дней до убийства я решил, что меня должен кто-то заменить, тогда я смогу помочь этому человеку в течение ближайших лет. Главные кандидаты на смену — учителя, с которыми ты сегодня ужинал; однако в тот вечер, как я уже говорил, они еще ничего не знали. Убийство не могли совершить из-за преемника, по крайней мере, я про это никому ничего не говорил. Я сообщил об этом всем сразу во время той встречи, а через десять минут Клеоменид упал замертво. Мы пробыли в Храме Муз больше часа, и за это время никто не вошел и не вышел.
— Иными словами, яд подсыпали в его чашу еще до встречи, — сказал Акенон.
— Именно так. До этого никто не слышал от меня ни слова о преемнике.
* * *
Попрощавшись с Акеноном, Пифагор направился к Храму Муз. Полностью погруженный в свои мысли, он медленно шагал по вытоптанной каменистой тропе, ведущей к дверям храма. Единственным звуком, слышным в общине, была мягкая поступь его кожаных сандалий.
На память пришло десятилетнее пребывание в Фивах, где он продвигался по иерархической лестнице египетского жречества. На каждом этапе ему открывались все более глубокие тайны религии и науки. Когда он достиг высшей ступени, покинул жречество, чтобы совершенствоваться в геометрии — области знаний, которую также изучал у египтян. Фараон сделал Пифагору последнее одолжение, послав его в Мемфис, где его обучал отец Акенона, признанный геометр, говоривший по-гречески, поскольку его покойная жена была афинянкой. В Мемфисе Пифагор стал учителем геометрии — науки, которую самостоятельно развивал в последующие годы — и встретил юного Акенона, отныне его единственную надежду на то, что убийство Клеоменида будет раскрыто и исчезнет самая опасная угроза, с которой он когда-либо сталкивался.
Он поднялся по трем каменным ступеням и вошел в храм.
Акенон был в то время совсем еще мальчиком. Веселым, несмотря на то что недавно потерял мать, очень смышленым и на редкость чистосердечным. Когда Пифагор узнал об убийстве его отца и о том, что мальчик бросил учебу, чтобы стать стражем закона, он подумал, что тот испортится. Пифагор знал, как трудно сохранить душу в чистоте и как легко в нее проникает зло.
«К счастью, этого не случилось», — подумал он, вспоминая о недавнем впечатлении, которое произвел на него Акенон.
По чистой случайности тот оказался неподалеку, когда общине понадобился сыщик, живущий за пределами Кротона. Если у политического врага хватило смелости совершить убийство прямо у него под носом, нельзя исключать, что его щупальца распространятся и на органы порядка, и на армию. Пифагору нужен был человек, не имевший никакого отношения к Кротону.
Время было ответственное. Братство уже обрело политический вес, равный небольшой империи. Пришло время проникнуть в страны, чьи народы видели в них угрозу, и привлечь их на свою сторону, прежде чем они нападут. Они уже достигли некоторых успехов среди римлян и этрусков. Предстояло двигаться дальше и проникнуть в правительства, чтобы представители братства могли их контролировать. Следующим шагом был Карфаген и, наконец, огромная Персидская империя. Великой политической мечтой Пифагора было сообщество народов. Прекращение военных конфликтов. Свидетелем этих событий он уже, вероятно, не станет, но их увидит преемник. Тридцать лет взращивал он семена этого грандиозного начинания.
