У входа в общину юный Килон спешился. В ту пору лишь камни указывали место, где в будущем воздвигнут колонны, обозначающие портик. В знак уважения он прошел между ними пешком и приблизился к учителю, который ожидал его с группой новообращенных.
«Скоро я стану одним из вас. Лучшим из вас», — подумал Килон, надменно поглядывая на учеников.
Быть принятым в общину стало особенной честью. Такова была мода; возможно, мимолетная, однако Килону не терпелось ей соответствовать.
Пифагор приветственно кивнул. Килон подождал, пока с ним поравняется его свита: никто не должен был упустить ни единой подробности. Кроме того, это давало время всей общине осознать его избранность, признание Пифагором его многочисленных заслуг. Иначе и быть не могло. Его прошлые наставники не скупились на похвалы. Твои способности необыкновенны, Килон. Ты выдающийся, Килон. Ты проницателен, остроумен, хитер, тебе нет равных. А теперь сам Пифагор похвалит его публично, перед сотнями кротонцев.
Наступила тишина. Порыв ветра пробежал по общине, колыхнув темно-фиолетовый с золотыми застежками плащ Килона. Это драгоценное одеяние доставил в то утро финикийский корабль, идущий из Тира. В этом плаще он еще больше выделялся среди присутствующих.
— Пойдем со мной. — Пифагор поманил его за собой, но Килон его остановил.
— Нет, — ответ прозвучал более резко, чем он ожидал, пришлось смягчить тон. — Если ты не возражаешь, учитель, я бы предпочел, чтобы ты дал свой ответ прямо здесь, перед моими дорогими согражданами. — Он раскинул руки и повернулся налево и направо, словно охватывая всех собравшихся. Он был великолепным оратором и в своих публичных выступлениях привык льстить аудитории.
— Тем не менее, — невозмутимо ответил Пифагор, — нам лучше поговорить наедине.
Килон удивился. Что задумал Пифагор? В конце концов, этот модный учитель был всего лишь чужеземцем, который жил на щедрые подаяния Килона и его людей, а теперь осмеливался перечить ему перед всеми! Заметив, что атмосфера сгущается, он вперил взгляд в учителя.
Пифагор не дрогнул. Его лицо оставалось невозмутимым и в то же время излучало достоинство и силу. Глаза были чуть более темного оттенка, чем длинные золотистые волосы. Он был очень высок, ходил босиком, облаченный в простую льняную тунику. Все это дополняло образ строгости и простоты, в котором Килон внезапно уловил фальшь.
Они молча стояли друг перед другом. Напряжение нарастало. Ученики Пифагора и свита могучего Килона беспокойно переминались с ноги на ногу. Каждая группа толпилась позади своего предводителя, как две армии перед боем.
— Мы будем говорить здесь, — заключил Килон. — Дай мне свой ответ, учитель Пифагор.
Какую цель преследовал Пифагор, валяя дурака и желая увлечь его за собой? Шантажировать? Получить больше, чем давал ему щедрый Кротон? Сейчас он покажет ему, что гласный Килон в обиду себя не даст.
Он стоял неподвижно, дожидаясь, пока учитель уступит.
— Хорошо, — согласился наконец Пифагор. Он втянул носом воздух, наполнил легкие и продолжил: — По итогам испытаний ты не можешь быть моим учеником, несмотря на твои неоспоримые заслуги.
Две внимавших им толпы одновременно задержали дыхание. Все взгляды были устремлены на Килона. Лицо его налилось кровью. Он попытался заговорить, но не находил слов и лишь неразборчиво что-то мычал. Когда шок миновал, у него появилось желание выхватить меч и пронзить самозванца, который осмелился отказать ему при всех. Он с трудом взял себя в руки. Прищурился, глаза его стали узкими, как две прорези, сквозь которые сочилась бесконечная ненависть.
— Ты пожалеешь об этом, — хрипло пробормотал он. — Клянусь.
С тех пор прошло тридцать лет, но каждый день Килон раскаивался в том, что не убил Пифагора на месте. Его ненависть не переставала расти прямо пропорционально признанию и власти Пифагора.
«Из-за тебя я теперь всего лишь второсортный правитель», — подумал Килон, лежа на кровати, и горло его наполнилось желчью.
Через несколько лет после публичного унижения Пифагор убедил Совет Тысячи учредить Совет Трехсот. Его членами будут члены Тысячи, которые были приняты и обучены Пифагором. Просто невероятно: большинство гласных Совета Тысячи, которые не вошли в Совет Трехсот, преспокойно это проглотили, несмотря на активную кампанию против нововведений, организованную Килоном.
Неужто эти люди настолько глупы, недостойны и жалки, чтобы стать простыми марионетками, слугами самозванца? С тех пор Совет Тысячи включал в себя Совет Трехсот, который правил Кротоном в соответствии с учением своего проклятого мессии, и остальных семисот, которые являлись в Совет, чтобы быть свидетелями этого исторического беспредела.
«Но что-то явно изменилось. Сегодня я это почувствовал», — подумал Килон.
Его всегда поддерживали несколько десятков из числа семисот второстепенных представителей. Слишком мало, чтобы чего-то добиться, но по мере сил он подпитывал искру бунта, дожидаясь удобного момента.
Они ждали слишком долго, и, возможно, осталось уже чуть-чуть.
Килон по-прежнему был прекрасным оратором и на сегодняшнем заседании приложил больше усилий, чем когда-либо прежде. Сеял сомнение и раздор, и в итоге более двухсот советников аплодировали его речи против Пифагора. Около трети из семисот явно были на его стороне. Среди Трехсот явных проявлений поддержки не было, но кое-кто сочувственно кивал, а это уже немало.
Пифагор совершил непростительный промах, наняв чужеземца взамен органов порядка.
Килона поддержало больше народу, чем когда-либо прежде, и он был очень доволен. Тем не менее для осуществления мести его влияние было пока слишком слабо. Надо что-то предпринять, что склонило бы чашу весов в его пользу.
«Мне нужно больше смертей», — подумал Килон.
Глава 22
19 апреля 510 года до н. э
— Ариадна, — послышался детский голосок, — ты меня причешешь?
Кассандра смотрела на Ариадну широко раскрытыми миндалевидными глазами. Она излучала невинность семи лет, которые ей только-только сравнялись.
«Куколка», — улыбнулась Ариадна.
Он погладила девочку по бархатной щеке и взяла протянутую расческу. Это был простой деревянный гребень с двумя рядами зубчиков. Кассандра села на камень и радостно засмеялась, а Ариадна устроилась перед ней. Она скользнула тыльной стороной ладони по волнистым каштановым волосам и провела по ним гребнем.
Они сидели в общинном саду, утро выдалось солнечное. Была перемена между двумя уроками для самых младших учениц. Эти девочки не были ученицами Ариадны, но она помогала за ними ухаживать и с удовольствием проводила с ними время. Среди детей она чувствовала себя гораздо комфортнее, чем среди взрослых.
Ариадна снова взглянула на противоположный конец общины и наконец его увидела.
— Кассандра, мне пора. Вечером причешу тебя, хорошо?
