* * *
Эврибат слушал с большим вниманием, и в душе у него нарастало беспокойство. Не только из-за волнения Пелия и поворота, который принимал его разговор с моряком, но и потому, что вокруг толпилось все больше и больше людей. Возбуждение Пелия притягивало любопытных — тех, кто находился во дворе, когда он начинал рассказ, а заодно и тех, кто являлся снаружи. Их набралось уже около двадцати.
— Я благоразумно ответил, — продолжал Пелий, — что у нас нет секретов, которые заслуживают оплаты в золоте, и что в любом случае ему придется стать членом братства, чтобы получить доступ к нашему учению.
Моряк рассмеялся, дохнув мне в лицо перегаром.
«С золотом вы преодолеете все препятствия, мой наивный друг», — сказал он, все еще смеясь.
Мне показалось странным, что этот пьяница так заинтересован учением. Я попытался выведать у него что-нибудь еще, но прошло полчаса, пока он снова заговорил на эту тему. Он посмотрел на моих учеников, убедившись, что они не обращают на него особого внимания, и тихо прошептал:
«Меня интересует окружность, и я щедро заплачу тебе, если ты мне кое-что объяснишь. Я понимаю, что каждая вещь… — он ткнул пальцем себе в грудь, и я понял, что под одеждой у него спрятаны свитки, — имеет свою цену, но и ты должен понимать, Пелий, что если я не получу их от тебя, то получу от кого-нибудь другого».
Я даже не сумел возмутиться: он проявил такую убежденность, что у меня кровь стыла в жилах. Я просто ответил ему, что сомневаюсь, станет ли кто-то что-то ему раскрывать.
«Неужели ты так доверяешь вашей клятве? — спросил он с презрением. Несколько секунд смотрел на меня, словно на что-то решаясь, и в конце концов поведал страшную правду. — Я немедленно, — с пьяной наглостью заявил он, — докажу тебе, чего стоит ваша клятва».
Достал свитки, которые прятал под туникой, выбрал один и развернул передо мной.
«Узнаешь? — спросил он. — Узнаешь тайные ключи к построению додекаэдра?»
Последние слова Пелия вырвали восклицание ужаса из горла двадцати его слушателей. Эврибат, столь же испуганный, как и остальные, сразу почувствовал, что трагедия неизбежна.
* * *
Пифагор обнаружил, что во вселенной — которую он называл космосом, то есть порядком, укладом — все происходит согласно математическим законам. Он посвятил жизнь расшифровке этих законов и понял, что движение и материя могут быть изучены с помощью геометрии. Подобно тому, как в движении планет по небу прослеживаются идеальные кривые, материя состоит из нескольких элементов, в конечном счете сводящихся к многогранниками, или правильным телам. Тот многогранник, о котором упоминал моряк — додекаэдр, — был самым важным для Пифагора, считавшим его составным элементом вселенной. Эврибат знал, что тайна его построения известна только десяти или двенадцати самым видным членам братства.
«Если Пелий говорит правду, один из нас нарушил священную клятву», — подумал Эврибат.
Пелий продолжил повествование на фоне общей тревоги. У него не было доступа к высшим тайнам додекаэдра, но он знал достаточно, чтобы иметь возможность различить, содержат ли записи пьяного моряка эти тайны. Он был совершенно уверен, что так оно и есть.
— Позволив мне изучить свитки, — продолжал он, почти крича, — он открыл суму и продемонстрировал, что она полна монет. Достал одну и сунул мне в руку. Это был дарик, тяжелый и сверкающий, он сказал, что тому, кто открыл ему тайны додекаэдра, он заплатил двадцать таких монет, а за тайну окружности готов заплатить две сотни. Он утверждал, что никто не узнает мое имя, как и имя того, кто открыл ему тайну додекаэдра.
Выражение ужаса, написанное на лицах слушателей, сменилось возрастающей яростью. Послышались возмущенные голоса. Они привлекали внимание членов общины, которые к тому времени уже легли спать и теперь выходили из спален и присоединялись к толпе, также задавая вопросы. Пелий, казалось, был рад, что его аудитория увеличилась и пришла в такое же возбуждение, как и он сам. Он говорил с Эврибатом, гневно поглядывая на растущую толпу и подбадривая собравшихся энергичными жестами.
Эврибат тоже был в ярости, однако он имел самый высокий статус среди присутствующих и знал, что должен сдержать толпу, иначе ярость превратится в неконтролируемое буйство, которое никто не сможет остановить.
— Послушай, Пелий! — Эврибату пришлось закричать, чтобы привлечь внимание своего ученика, который в этот момент был нарасхват. — Ты абсолютно уверен во всем, что рассказываешь?
— Пусть я умру на этом месте, а хищники сожрут мое тело, если я что-то сказал не так.
— Тебе удалось выведать у моряка, кто открыл ему тайны додекаэдра?
— Это оказалось невозможным. Ночь застала нас в Кротоне, потому что я потратил часы, пытаясь заставить моряка назвать имя этого человека или, по крайней мере, дать хоть какую-то подсказку. Он всеми силами показывал, что, умолчав об одном имени, не выдаст также и моего. И до последнего настаивал, чтобы я рассказал ему об окружности в обмен на золото.
Эврибат погрузился в раздумья. «Нет сомнений, клятва нарушена». Он вздрогнул. Вступая в братство, они клялись жизнью, что никогда не раскроют тайные знания. Эта клятва возобновлялась и усиливалась с каждой новой ступенью. Он слышал о единственном случае, когда кто-то нарушил клятву. Это был ученик-математик, у него даже не было степени учителя, и то, что он открыл, имело мало значения. Тем не менее его изгнали, воздвигли могилу, как будто он мертв, и с этого момента все вели себя так, как будто он действительно умер, не удостаивая его ни словом, ни взглядом. Они говорили, что он мертвее мертвых, так как умерла его душа.
Но сейчас речь шла не о мелочах. Предатель раскрыл одну из самых фундаментальных тайн.
Эврибат поднял руки, чтобы привлечь внимание. К тому времени вокруг собралось уже около пятидесяти человек. Все нетерпеливо толкались, как стая охотничьих собак, ожидавшая приказа о нападении.
— Успокойтесь. — Он был возмущен так же, как и остальные, потому что совершенное преступление было самым серьезным из возможных, но должен был избежать опасного безумия, вызванного поспешными решениями. — Я разделяю ваш гнев, братья, однако мы не знаем, что это был за человек. Лучше дождаться возвращения Пифагора, пусть он решает, что делать.
Он обвел взглядом толпу. Всеми владела нерешительность. Вдруг снова послышался голос Пелия, пронзительный, как кинжал.
— Простите, учитель, но я не согласен ждать. Мы не знаем его имени, но понимаем, с чего начать.
* * *
В тот день Орест присутствовал на четвертом заседании Совета в качестве представителя пифагорейцев.
«Я поставил Килона на место», — подумал он, не в силах удержаться от горделивой улыбки. На первом заседании Килон удивился, увидев его в зале, но не отреагировал. Будучи человеком хитрым, он предпочел хорошенько подготовиться к нападению, которое нанесет на ближайшем собрании. И вот со всем своим мастерством и коварством он принялся разоблачать преступление, которое Орест совершил в молодости, когда присваивал себе государственные средства, пользуясь должностью. Сумма была не слишком велика, кроме того, он полностью ее вернул, но Килон сумел представить его проступок так, словно это нечто ужасное. Орест рассчитывал на эту атаку и ценил доверие, которое оказал ему Пифагор, поставив на эту должность. Он неплохо защищался, и на следующем собрании сам упомянул это давнее дело, не дожидаясь, когда выступит Килон. Он лишил его аргументов, и кротонский политик остался ни с чем.
