На сегодняшнем, четвертом по счету, заседании враг проявил сообразительность и не тратил силы впустую. Обычно он пользовался отсутствием Пифагора на заседаниях Совета, чтобы укрепить свои позиции, теперь же этому способствовали и трагические убийства в общине. Килон не мог бороться против Пифагора, но он превосходил остальных политиков Кротона и надеялся сбить Ореста с ног своей риторикой. Это ему не удалось. Не терявший самообладания Орест оказался выдающимся оратором. Он сразился с Килоном лицом к лицу и одержал победу.
Это было его испытание огнем. Его политическое возрождение.
Шум снаружи прервал его мысли. Казалось, разгорелся какой-то спор. Он встал с кровати и двинулся к двери. Спальня была освещена масляной лампой. Это была отдельная комната с кроватью, стоящей у стены напротив входной двери.
Перед дверью он глубоко вдохнул. Он полжизни чувствовал себя неуверенно, убегал от любых споров, если речь не шла о чистой теории. Но теперь он был новым Орестом. Уверенным в себе, властным, готовым вести диалог и диктовать условия так, как будто он сам Пифагор.
Он протянул руку к двери, как вдруг она резко распахнулась. Удивление на мгновение парализовало его, как и многочисленную группу, которая собралась за дверью. Бесчисленные лица были полны тревоги и сомнения. Орест обратился к тому, кто так внезапно открыл перед ним дверь.
— Пелий, брат, могу я спросить тебя, почему ты врываешься столь внезапно, нарушая покой моей спальни и всей общины в эти поздние часы?
Пелий явно был Главарем возбужденной толпы, и Орест обратился к нему так же, как сделал бы это Пифагор. Разум и моральное превосходство проявляются не в суете и поспешности, а в спокойном и взвешенном поступке.
— Прости, учитель Орест, но обстоятельства вынуждают нас просить у тебя разрешения обыскать твою одежду, а также покои.
Эти слова настолько ошеломили Ореста, что он не знал, как ответить. Вес обвинения был сокрушителен. Его что, обвиняют в краже?! Былые страхи и неуверенность мигом овладели всем его существом, наполняя стыдом. Однако через секунду новоявленная уверенность превратила стыд в возмущение.
— А могу я узнать, — он заставил себя не повышать тон, — что именно ты ищешь?
— Золото, — ответил Пелий, входя в комнату.
Вслед за ним ворвались несколько человек, которые без слов принялись обыскивать вещи. Орест повернулся к ним, но прежде, чем он открыл рот, снова заговорил Пелий:
— Учитель, я искренне сожалею, что вынужден это делать, и надеюсь, что через минуту смогу извиниться.
Во взгляде Пелия Оресту почудилось нечто, противоречившее его словам. Импульсивный молодой человек был полностью убежден в его вине.
— Ты думаешь, я украл у общины золото? — спросил он, когда Пелий и еще один ученик без особой деликатности принялись обыскивать комнату.
Пелий не ответил. Он закончил свою работу, ничего не найдя, и присоединился к группе, которая осматривала содержимое небольшого ларя, вывалив его на песчаный пол. Орест выглянул за дверь. Среди мужчин, стоявших снаружи, ожидая результатов осмотра, он заметил Эврибата. Он был одним из самых старых учителей, членом братства высшей степени, к тому же они знали друг друга более двадцати лет.
— Эврибат! — удивленно воскликнул Орест.
Тот неловко отвел взгляд. Орест сделал шаг к нему, но остановился, услышав за спиной восклицание.
— Смотрите, земля только что прикопана!
Обернувшись, Орест увидел, что они отодвинули кровать. Двое копались в песке. Он сглотнул слюну, сердцебиение ускользало от контроля его воли.
— Здесь что-то есть!
Ореста охватил приступ паники.
Он попытался приблизиться, но его схватили за плечи. Стоявший на коленях ученик извлек из песка коричневый кожаный кошель и протянул его Пелию. Тот развязал шнурок и высыпал содержимое на ладонь.
— Двадцать золотых дариков, — пробормотал он про себя.
Новую монету персидского царя Дария с изображением царя-лучника на одной из сторон спутать было невозможно. Каждая монета составляла более сорока кротонских серебряных драхм. Хождение этой монеты началось недавно, поэтому никто не привык видеть ее в Великой Греции.
Пелий поднял руку, показывая всем монеты, и энергично провозгласил:
— Двадцать золотых дариков!
Люди, присутствующие в комнате, единой сворой бросились на Ореста, оскорбляя и понося его почем зря. Они слышали рассказ Пелия и знали, что это та самая сумма, которую моряк из Кротона заплатил за тайну додекаэдра. Никто не сомневался, что Орест предал священную клятву, и все знали, что это значит. Клятва хранить тайны была единственным правилом пифагорейцев, чье нарушение давало ученикам право вести себя жестоко.
— Это не мое! — Орест сознавал, что потерял контроль и над ситуацией, и над собой. — Это не мои деньги, клянусь священным тетрактисом и Пифагором!
— Держи при себе свои клятвы, — прошептал Пелий ему на ухо, выталкивая его наружу.
Там его встретили с удвоенной жестокостью. Он закрыл голову руками, пытаясь защитить себя от ударов.
— Стойте! Остановитесь!
Как он ни кричал, никто его не услышал. Не так-то легко было сохранять трезвость рассудка между ударами и нарастающей внутри паникой. «Что происходит? Неужто подобная ярость вызвана простым ограблением?» — лихорадочно соображал он. Кто-то схватил его за волосы и с силой дернул. Чья-то рука пробралась между его рук и оцарапала лицо. Кто-то с силой разорвал его одежду, другие руки полностью ее сорвали.
Пелий выкрикивал приказы, Орест не сумел их разобрать, но толпа немного успокоилась. Казалось, они действовали более организованно. Внезапно несколько человек схватили его и подняли в воздух. Затем решительно двинулись вперед. Он огляделся и увидел, что небольшая группа продвигается к двери общинного здания.
Он почувствовал облегчение. Они несут его гоплитам, чтобы те передали его властям. По крайней мере, он был бы в безопасности от насилия со стороны безумцев. Как они посмели так с ним обращаться? Тем более среди стада дикарей было несколько учителей, в том числе Эврибат. Немыслимо.
Он надеялся, что сможет как можно скорее во всем разобраться и найти зачинщиков, начиная с Пелия. Как бы ни были они уверены, что он вор, ярость была чрезмерной. Кроме того, здесь только Пифагор имел право его судить. Возможно, именно по этой причине они собирались передать его городским властям. Ему предстоит то же разбирательство, что и в молодости, с той разницей, что теперь он был невиновен. Он избежит тюрьмы, даже если ему придется ждать возвращения Пифагора. Плохо другое: им вряд ли удастся избежать политического давления на братство. Может быть, этого и добивался тот, кто подготовил ловушку. Может, это Килон? Несомненно, он более всех заинтересован в новом скандале внутри сообщества.
Его тащили в горизонтальном положении: он покачивался, лежа обнаженный на море рук. Кто-то настойчиво кричал ему какие-то слова. Он повернул голову.
