Он почесал подбородок, заросший спутанной бородой. Его самого удивлял тот факт, что он оказался в этом месте. Еще недавно он был всего лишь гоплитом из армии Кротона. Служил двадцать лет, но всегда стремился к комфортной и спокойной армейской жизни. Его не интересовало продвижение по службе, потому что оно непременно усложнило бы жизнь, но с командирами старался ладить. Вот почему год назад он подружился с Байо: молодой солдат был любимчиком Милона. Подружившись с ним, Крисипп также удостоился благосклонности, которую Милон оказывал своим доверенным солдатам.
«Я верно служил Милону», — думал он.
От этой мысли ему было неуютно. Он не мог отрицать, что полемарх очень доверял своему верному солдату, назначив его вместе с Байо личным телохранителем Ореста. Выбор не казался случайным. Крисипп никогда не попадал в неприятности — он умел мастерски их избегать, да так, чтобы вина падала на других, — кроме того, в отличие от многих других гоплитов, он ни разу не получал взятки ни от Килона, ни от прочих амбициозных политиков, неизменно стремящихся приобрести своих людей в армии.
Почему же теперь, после двадцати лет почти безупречной военной службы он вдруг повел себя таким образом? Немного поразмыслив, он понял, что преданность его всегда преследовала лишь собственные интересы. Он делал то, что приказывали, и потихоньку заводил нужные связи, которые рано или поздно обязательно пригождались. Однако пару недель назад прагматичная философия, основанная на равнодушии к службе, радикально изменилась.
Он собирался войти в таверну с Байо и другими гоплитами, как вдруг услышал, что его окликнули. Он застыл в дверях, всматриваясь в полутьму и пропуская мимо себя товарищей. Когда снаружи никого не осталось, появился человек в капюшоне, сказал ему несколько быстрых фраз и ушел. Крисипп колебался: заглянул внутрь таверны, где никто не заметил его отсутствия, и скрылся в темноте узких улочек Кротона.
Разговор длился не более двадцати минут, но изменил всю его жизнь. А лучше сказать, изменил его самого. Человек в капюшоне вливал ему в уши необыкновенные идеи, которые укоренялись в его сознании так, словно зародились самостоятельно в ту ночь, проведенную без сна, и в течение следующего дня. Неведомым образом в его голове появлялись новые мысли и желания. Его практический ум пытался их опровергнуть, но каждый благоразумный аргумент тут же зачеркивала какая-нибудь фраза, которую человек в маске запечатлел в его сознании. По прошествии нескольких часов он больше не сопротивлялся новым идеям и в конечном итоге принял их как свои собственные.
Это было яркое и стремительное рождение нового сознания. Он вдруг понял, что его отношение к пифагорейцам, колебавшееся между равнодушием и подозрительностью, на самом деле представляет собой недоверие и даже враждебность. Его умеренное трезвое самолюбие внезапно превратилось в яростное себялюбие, в полное равнодушие к окружающим. Отсутствие в его душе истинного призвания, неутоленная вера в олимпийских богов превратились в пылкую убежденность в том, что человек в капюшоне — высшее, единственное существо, заслуживающее быть его вождем, величайший ум, которому подчиняется природа, а люди и правительства должны почитать его как божество.
«Он мой господин и учитель, ибо он открыл мне мою истинную природу», — твердил себе Крисипп.
Новый Крисипп не колеблясь бросился выполнять поручение своего учителя. Через несколько дней после их первой встречи он взял у него кожаный кошель с двадцатью золотыми дариками. Он должен был носить кошель с собой в течение двух дней, пока не выполнит задание. В тот день в общине созвали собрание, и общинные здания опустели.
Крисипп вместе с Байо стояли на страже у ворот школы, где Орест собрал учеников.
— Сейчас вернусь, — сказал он с притворным равнодушием.
Ушел не оглядываясь. Байо мельком взглянул ему вслед, а затем снова сосредоточился на дверях школы. Он думал, что Крисиппу понадобилось справить нужду.
Крисипп вошел в общинное здание, поспешно пересек просторный внутренний двор и осторожно вошел в спальню Ореста. Бросил копье на пол, достал кожаный кошель и опустился на колени возле кровати. Отодвинув ее, принялся лихорадочно рыть песчаный пол руками. Это оказалось тяжелее, чем он ожидал. Он подобрал меч и проковырял острием небольшое отверстие. Собирался раскопать ямку поглубже, но времени не было: видя его продолжительное отсутствие, Байо мог что-то заподозрить. Он положил кошель на дно отверстия и забросал его землей так, чтобы издали ничего заметно не было. Зато внимательный осмотр непременно покажет, что в этом месте только что копали.
Перед выходом он быстро огляделся и понял, что от волнения чуть не забыл копье. Подхватил его и с бьющимся сердцем вновь пересек двор. Он знал, что не выдержит допроса великих пифагорейских учителей. Человек в маске объяснил, что они способны проникать во все уголки разума. Он был уверен, что, если на него падет подозрение, они обнаружат предательство и казнят.
Приближаясь к Байо, он замедлил шаг. Тот едва взглянул на товарища, словно не заметив его отсутствия. Крисиппу потребовалось полчаса, чтобы полностью выровнять дыхание, и всю оставшуюся часть дня его мышцы напрягались каждый раз, когда он слышал шум или кто-то его звал. Отныне он ожидал сигнала к побегу. Его должен был подать моряк, работавший на господина. В тот миг, когда пифагорейцы заглотили наживку, моряк оставил на двери той самой таверны едва заметную отметку мелом. Увидев знак, Крисипп прихватил заранее приготовленную суму и бежал из Кротона в горы, где они договорились встретиться.
Прибыв в назначенное место, он с тревогой увидел, что моряк дожидается его один, но в следующий миг появился учитель с откинутым капюшоном. Окутав его магнетизмом своего смутного взгляда, он поздравил с проделанной работой, вручил мешочек с серебряными драхмами и дал новые указания. Повинуясь им, Крисипп повел моряка в Локры, находящиеся в трех днях пути по южному берегу. Ночью они шагали по дорогам, а днем по лесу, избегая любого контакта с людьми. Прибыв в Локры, он передал моряку мешочек с драхмами и убедился, что тот отправляется в Афины. Затем вернулся к господину.
Теперь он ждал, когда учитель поручит ему новое задание. До поры до времени он должен прятаться и внимательно наблюдать. Если кто-то приблизится, предупредить учителя условным сигналом и прогнать незваного гостя.
В этот момент он услышал резкий металлический звук.
Учитель призывал к себе.
* * *
Он спустился по лестнице и остановился, почтительно склонив голову. Если бы он мог видеть сквозь непроницаемый черный металл, скрывающий лицо учителя, он бы заметил на нем самый настоящий восторг.
Полчаса назад человек в маске завершил последний этап решающего исследования. Как только он закончил и все части головоломки послушно сошлись в единое целое, он испытал неописуемое интеллектуальное удовольствие. И сейчас еще чувствовал, как мятежно странствует его дух, однако существовали неотложные дела, которыми следовало заняться.
Пришло время снова действовать.
