Он опустил веки, созерцая свои мечтания. Благодаря его учению душа поднималась к божественному, этому способствовали знания и практика, упражнение ума, наука и медитация. Люди получали возможность навсегда избавиться от звериных инстинктов, преодолеть ограничения и условности…
Люди смогут стать богами.
Пифагор видел мир людей, восходящих к божественному, окончательное торжество человека…
Но сейчас эта мечта зашаталась.
Философ чувствовал, что теряет силы, как жизненная энергия ослабевает. Он невольно ссутулил плечи и сгорбил спину.
Эти мечты нуждались в человеке, кто помог бы им осуществиться. Из шести кандидатов в преемники, которые были три месяца назад, половина убита. Возможно, следовало забыть о мечтах и поддерживать то, что уже создано. Но чтобы все это сохранить, также нужен был вождь, руководитель.
С тех пор как они покинули Неаполис, из головы Пифагора не выходила одна и та же мысль: учитывая произошедшее и предвидя новые трагедии, лучше всего было бы назначить не отдельного преемника, а группу преемников, синклит
[32]. В нее должен войти Аристомах, лучший математик; Эвандр, лучше других разбиравшийся в политике; Гиппокреонт и Феано… и, возможно, Милон с его политическим и военным весом.
Но какое бы решение он ни принял, в первую очередь нужно было поймать убийцу.
Убийца… Во имя всех богов, кто это может быть? Внезапно в сознании возникло странное воспоминание, от которого перехватило дыхание. Однажды ночью, во время возвращения из Неаполиса, ему приснился очень живой сон, в котором убийца был его братом-близнецом, воплощавшим собой зло. С тех пор его не раз охватывало необъяснимое чувство противостояния самому себе — случилось это и сейчас.
* * *
— После убийства Ореста, — рассказывал Акенон Пифагору, — мы ежедневно допрашиваем всех членов общины, а заодно солдат, назначенных для внутренней охраны. — Милон отвел взгляд от Акенона и сжал челюсти, ничего не сказав. — Никто не причастен, и это приводит к выводу, что монеты под кровать Ореста положил гоплит Крисипп. Должно быть, он сделал это за несколько дней до убийства. В ночь, когда обманули Пелия, ему дали знак, и он сбежал до начала расследования.
Аристомах неподвижно смотрел на стол: он чувствовал себя виноватым. В ночь преступления из присутствовавших на встрече в Кротоне были только он и Милон.
— Чтобы избежать новой лжи, подкупов или предательств, — продолжал Акенон, — мы решили, что солдаты, нанятые для охраны и ночных дежурств, не выйдут из общины и не будут поддерживать контакт с внешним миром до тех пор, пока их не переведут в другое место.
— Приказ будет исполнен, — подтвердил Милон своим мощным басом.
— Члены общины также будут изолированы, — сказал Акенон, — это касается и учеников и рабов. Никто не выйдет из общины в одиночку. В случае если кому-либо нужно покинуть ее пределы, он сможет присоединиться к группе как минимум из трех человек.
— Ты боишься, что история с Орестом повторится? — спросил Эвандр.
— Я почти уверен, что враг изменит тактику, но, похоже, мы столкнулись с человеком, способным за короткое время подчинить чужую волю. Его умения напоминают те, которых вы достигаете в высших степенях. — Все обеспокоенно переглянулись. — Мы должны помешать убийце оставаться наедине с членами общины или с кем-то из наших солдат.
— Отныне гоплиты также должны получить право входить в общинные здания. Они должны сопровождать великих учителей, а также тебя, Пифагор, до дверей спален. Осматривать спальни, прежде чем вы войдете. А также сопровождать вас в школе, конюшне и даже в храмах.
Гиппокреонт что-то недовольно проворчал. Пифагор посмотрел на него и разъяснил последние указания.
— Акенон не имеет в виду, что гоплиты должны участвовать в наших ритуалах или штудиях. Достаточно и того, что они будут осматривать храмы, прежде чем кто-то из нас войдет внутрь, и оставаться снаружи на таком расстоянии, на котором они не услышат наших разговоров, зато услышат сигнал тревоги.
Он посмотрел на Акенона, и тот в знак согласия покачал головой.
— И, наконец, если что-то подобное повторится, преступления, совершенные членом общины, будет судить исключительно Пифагор. А если его не окажется на месте, преступника заключат в тюрьму до его возвращения. — Он повернулся к Милону. — Поскольку наш враг — искусный манипулятор, это касается любых гражданских или военных преступлений, предусматривающих физическое наказание, изгнание или смертную казнь. Я понимаю, что это решение не понравится Совету, а потому должно храниться в тайне; но правило должно применяться даже в том случае, если Совет будет против. По крайней мере, до тех пор, пока делом не займется сам Пифагор. Речь идет не о нарушении закона, а о том, чтобы избежать трагической ошибки, став жертвой нового обмана.
— Никто не тронет и волоса на голове наших братьев, — заключил Милон.
Акенон жестом указал Пифагору, что закончил речь, и откинулся на спинку кресла. Было еще одно дело, о котором он не переставал думать, но делиться им ни с кем не собирался: в последние дни он много думал об Ариадне и считал, что понимает ее желание держаться от него подальше. Ариадна сумела получить удовольствие от их близости, но воспоминание об изнасиловании было все так же болезненно. Душевные раны слишком глубоки, она по-прежнему слишком уязвима. Акенон желал ей всего самого лучшего, но, к сожалению, вынужден был признать, что между ними больше ничего не будет.
— Что случилось во время поездки в Сибарис? — обратился Пифагор к Ариадне.
Акенон затаил дыхание. Конечно, рано или поздно Пифагор узнает, что в Сибарис они отправились вместе, однако он не предполагал, что это дойдет до ушей учителя так скоро. Он вспомнил, как страстно Ариадна занималась с ним любовью, и покраснел. К счастью, всеобщее внимание было обращено на Ариадну.
— Дальнейшие поиски человека в капюшоне не дали никаких результатов, — ответила она. — Что касается Главка, нам не удалось убедить его отменить состязание. Мало того, во дворце мы подверглись серьезной опасности. Главк сошел с ума, он одержим математическими расчетами. И надо заметить, в своих исследованиях он добился удивительного прогресса. За короткое время, проведенное в его обществе, я убедилась в том, что его математические способности достигают по крайней мере моего уровня.
Пифагор нахмурился. В математике Ариадна достигла ступени великих учителей. Главк же едва добрался до акусматика. Все, чего он добился, объяснялось сочетанием врожденных способностей и познаний, приобретенных в обмен на золото. Но как далеко успел он продвинуться?
— Он и слушать не стал мою просьбу, — спокойно продолжала Ариадна. — Попросил помочь ему в занятиях, а потом, не получив того, что хотел, разозлился так, что чуть не приказал нас убить. Мне пришлось использовать всю свою волю, чтобы он успокоился, и мы унесли ноги. Главк больше не подчиняется тебе, отец. Он непредсказуем и очень опасен.
