Для изучения животрепещущего вопроса избирательной реформы был создан комитет. Грей и его коллеги считали, что необходимо выработать «окончательное решение этого обширного и важного вопроса, с тем чтобы его обсуждение более не зависело от домыслов отколовшихся и недовольных, а мудрые и всеобъемлющие положения этого решения вселяли во все слои общества уверенность в том, что их права и привилегии наконец должным образом защищены и закреплены…». При этом никто не обращался к народу. Ни слова не прозвучало о свободе и равенстве, не говоря уже о братстве. Вовсе не эти вопросы заботили членов комитета. Их главной целью было сохранение единства и гармонии в стране и — в особенности — защита прав собственности землевладельцев-джентри. Слова «окончательное решение» могли означать только то, что виги собираются остаться у власти на неопределенный срок. Включая в свои рассуждения респектабельных земельных собственников, комитет надеялся добиться некоторого примирения между землевладельцами и средним классом, чтобы и те и другие могли беспрепятственно распоряжаться в своих владениях. В январе 1831 года Грей написал своему коллеге: «Я еду завтра в Брайтон, чтобы представить нашу просьбу о реформе. Это сильная и действенная мера. Если король согласится на это, я думаю, общественное мнение нас поддержит. Если не согласится — кто знает, что будет дальше?» Его опасения оказались напрасными. Король целиком и полностью одобрил проект реформы.
По крайней мере, король так говорил. Он не хотел возражать или спорить со своим новым первым министром. Он умел чувствовать так называемый дух времени. Несмотря на то что социально-экономическое положение страны значительно изменилось, политическая система оставалась прежней. Применительно к ней обычно употребляли такие эпитеты, как «парализованная» и «загнивающая». Корнуолл присылал в парламент 44 представителя, а Лидс, Бирмингем и Манчестер — ни одного. Из местечка Олд-Сарум прибывали два депутата, выдвинутые семью избирателями, — на самом деле их голоса были привязаны к пустым полям, поскольку выборы контролировал местный землевладелец. Список нелепостей был огромен. В пользу реформаторов говорило все, кроме одного решающего аргумента. Несмотря на все свои несуразности и недостатки, система работала. Как сказал король Палмерстону, ныне новому министру иностранных дел, она поддерживала «спокойствие государства, мир и процветание страны». Перемены могли иметь ужасающие последствия. На смену великим деятелям, заседавшим в парламенте прежде, придут бесконечные шеренги посредственностей, которых будут контролировать избиратели. Интересы крупных землевладельцев будут отодвинуты на задний план новым классом горожан и торговцев, не имеющих традиционных связей с землей. И это будет только началом преображения страны. Вся Англия станет похожа на Лондон, которым правят толпы и демонстрации.
Одним словом, обсуждение Закона об избирательной реформе проходило в обстановке сильного волнения. Вечером 1 марта 1831 года лидер палаты общин лорд Джон Рассел начал зачитывать подробности своего предложения. Многие из присутствующих ожидали, что распущены или переформированы будут около 20–30 избирательных округов. Рассел решил упразднить 56 «гнилых местечек», каждое из которых присылало в парламент по два представителя. Еще 30 избирательных округов лишились одного из своих представителей. Освободившиеся 143 места передавались графствам и новым городам. Поднявшаяся буря возмущения полностью соответствовала размаху самого законопроекта, представлявшего собой наиболее радикальное изменение избирательной системы за всю историю Англии. Как минимум 102 парламентских места прекращали существование. Вместо них представительство получали другие места, которые только предстояло определить.
Этот грандиозный план вызвал у тори приступ истерического смеха. В него просто невозможно было поверить. Лорд Маколей писал своему знакомому: «Такой сцены, какая разыгралась в прошлый вторник, я никогда не видел и не думаю, что еще когда-нибудь смогу увидеть… Это было все равно что наблюдать своими глазами, как на Цезаря нападают с кинжалами в здании Сената или как Оливер Кромвель берет со стола жезл». Далее он описал, как палата общин в чрезвычайном нетерпении ожидала итогового подсчета голосов и как «Чарльз Вуд, стоявший у двери, вскочил на скамейку и закричал: “Их всего триста и один”. Мы подняли такой крик, что нас, наверное, было слышно до Чаринг-Кросса, размахивали шляпами, топали ногами и что было сил хлопали в ладоши». Что касается тех, кто выступал против реформы: «У Пиля отвисла челюсть, Твисс стал похож лицом на грешника, осужденного на вечные муки, а Херрис выглядел как Иуда, накидывающий петлю себе на шею». Новость переходила из одного клуба в другой и вскоре распространилась по всему Вестминстеру и его окрестностям. Повсюду звучали крики: «Мы победили!», «Зверь загнан!», «С ними покончено!».
Однако билль прошел с перевесом всего в один голос, что было немногим лучше поражения. Грей собирался распустить парламент, несомненно ради того, чтобы затем добиться более внушительной поддержки реформы. Оппозиция решительно стремилась избежать этого ужасного, по ее мнению, события и красноречиво противилась любым поползновениям к роспуску. Король, в свою очередь, счел это заговором против собственной прерогативы и приехал в Вестминстер с твердым намерением распустить парламент. Дело было сделано.
Следующие выборы 1831 года вошли в историю как «сухие выборы», поскольку впервые избирателей не нужно было подкупать, чтобы заполучить голос. Рассказ Диккенса о выборах в Итенсуилле в «Записках Пиквикского клуба» (опубликованы в 1836 году, действие происходит в 1827 году) служит едким напоминанием о той атмосфере взяточничества и пьянства, которая обычно окружала процесс выборов. Избирателей непрерывно поили и не выпускали из трактира до тех пор, пока не приходило время голосовать. Грей распустил парламент и инициировал всеобщие выборы под неофициальным лозунгом «Билль, полный билль, и ничего, кроме билля». В стороне не остался никто, кроме самых робких. Пожалуй, это было самое близкое к референдуму событие, которое когда-либо знала Англия. В честь него весь Лондон украсился «иллюминацией» — иносказательное выражение, обозначающее разгул произвола и уличного шантажа: в действительности тем, кто не ставил на видное место зажженную свечу, выбивали окна. О перемещениях толпы можно было догадаться по тянущемуся за ней следу из битого стекла.
Собрание Национальной ассоциации в пользу реформы в трактире «Корона» на Музеум-стрит провозгласило: «Зло, неотъемлемо присущее дурному руководству, слишком долго и жестоко тяготило людей, и спокойно терпеть это более невозможно, поэтому мы прежде всего обратим свои усилия на то, чтобы положить конец системе, действия которой принесли людям столько несчастий». Герцог Веллингтон считал, что началась революция, и видел впереди только гражданскую войну и кровопролитие. К тому времени это стало банальностью, имеющей к реальности не больше отношения, чем дурной сон, но ее продолжали повторять. На деле кабинет графа Грея вернулся, получив дополнительную поддержку из 136 голосов. Сами виги были удивлены масштабом поддержки реформы и даже отчасти встревожены глубиной общественных симпатий, которые им удалось пробудить.
Дебаты по второму Закону о реформе начались летом, когда Темза медленно катила близ Вестминстера свои зловонные воды. Казалось, с наступлением жары все вокруг начало гнить и разлагаться. Отовсюду несло коррупцией. Второй Закон о реформе был принят в июне 1831 года большинством в 136 голосов. Однако противники реформы решительно сопротивлялись и добились успеха, поскольку в стане сторонников начались споры и разногласия. Силы Рассела начали ослабевать, и он был вынужден уступить свое место виконту Олторпу, но и тот, несмотря на свою природную стойкость, через некоторое время не выдержал нагрузки. Билль дошел до палаты лордов только в сентябре. В начале октября пэры отвергли его большинством в 41 голос. Следом наступила расплата. Chronicle и Sun вышли в черной траурной рамке, но в Chronicle объявили, что «торжество нечестивых не будет длиться вечно». Ноттингемский замок подожгли в нескольких местах, а на собрании в Бирмингеме 150 000 человек поклялись не платить налоги до тех пор, пока Закон о реформе не вступит в силу. Фрэнсис Плейс, радикальный сторонник реформы, выступил с речью, в которой заявил: «Никакая реальность, которую мы можем создать, не будет достаточной для наших целей. Мы должны подыгрывать воображению графа Грея. Мы должны притвориться, что сами напуганы».
