В этом же году Эдвин Чедвик опубликовал свой «Отчет о санитарном состоянии рабочих классов Великобритании» (Report on the Sanitary Condition of the Labouring Classes of Great Britain). Этот судьбоносный документ, подготовленный по большей части силами и средствами самого Чедвика, обнаружил, что в большинстве городов не существовало даже намека на водопровод и канализацию. Не было сточных канав, и нечистоты просто выливали на улицу, где они гнили и разлагались. Дворы и переулки были завалены мусором и отбросами, общественных колонок не существовало — беднякам негде было брать воду. Злейшим врагом столичных приходов была лихорадка: самые бедные заболевали и умирали до того, как их уносили в работный дом.
В этом же году лорд Эшли, уже прославившийся своими фабричными реформами, убедил парламент назначить Королевскую комиссию для изучения условий работы в шахтах. Страна, ранее не подозревавшая, что в ней существует, по сути, внутренняя работорговля, узнала ужасающие подробности жизни женщин и детей в подземном мире. К отчету комиссии прилагались иллюстрации и гравюры на дереве: полуобнаженные женщины и почти голые дети перетаскивали мешки с углем и тянули вагонетки, словно вьючные животные. Они были слабыми, низкорослыми, истощенными и больными. Это был аспект викторианского мира — викторианской цивилизации, — на который публика предпочитала не обращать внимания. Почти сразу же палата общин приняла Закон о рудниках и угольных шахтах, запрещавший женский труд на шахтах и повысивший возраст работающих на шахтах детей до десяти лет. Таким образом, отчет не только шокировал публику, но и произвел некоторые благотворные перемены. Мысль о том, что английские женщины и дети доведены почти до полудикого состояния и вынуждены долгие часы трудиться в темноте и грязи, подвергаясь всевозможным сексуальным домогательствам, рискуя быть искалеченными или убитыми по вине неисправных механизмов, была невыносимой для огромного множества людей. Закон приняли летом 1842 года, но только после того, как парламентский комитет существенно урезал его. Почему в итоге были приняты столь поверхностные меры? На то имелась тысяча причин, даже если не затрагивать вопрос прибыли. Угольная промышленность была богатой и могущественной отраслью. Должным образом изучить две тысячи угольных шахт не представлялось возможным: сколько для этого понадобилось бы людей? Условия в разных шахтах были неодинаковыми: как можно установить для всех единые стандарты вентиляции? Многие вопросы остались без ответа. Но почему никакая другая отрасль не вызвала такого пристального внимания и таких протестов? Как насчет изготовления швейных игл, мощения улиц или работы на винокуренных заводах? На это публика никак не реагировала, что заставило многих разочароваться в состоянии всей промышленной системы Англии. Именно это разочарование привело к агитации за повышение образовательных и санитарных стандартов. Казалось, что некоторым законодателям придется начинать с самого начала.
Отчет Эдвина Чедвика о санитарном состоянии крупных и мелких городов увидел свет далеко не сразу. Он был готов к публикации уже в начале 1842 года, но у Чедвика было множество врагов, которые изо всех сил старались не пропустить его работу в печать. Члены комиссии по Закону о бедных, по официальному поручению которых и был составлен отчет, отказались его подписать. По этой причине Чедвик опубликовал «Доклад о санитарном состоянии работающего населения» (Report on the Sanitary Condition of the Labouring Population) под собственным именем. Впрочем, это не оттолкнуло читательскую аудиторию, счет которой вскоре пошел на десятки тысяч. Четверть миллиона человек ежегодно сообща пользовались сточными и канализационными канавами. 2850 человек размещались в 93 маленьких многоквартирных домах. Разбросанные экскременты «покрывали комнаты, подвалы, кладовки, площадки и дворы, затрудняя передвижение». Живые лежали рядом с мертвыми, и тех и других кусали паразиты. Они даже не напоминали людей — скорее обломки крушения, вынесенные волнами на берег. Средняя продолжительность жизни в столице равнялась 27 годам. Половину умерших составляли дети младше 10 лет.
Отчет никак нельзя было назвать легким чтением. На первых страницах Чедвик описывает обстановку в районе Тивертон:
Земля стоит почти на одном уровне с водой, почва заболочена, и все канализационные стоки открыты. Еще не успев доехать до места, я ощутил крайне неприятный запах, — мне стало ясно, что воздух полон тлетворных малярийных испарений. Местные жители имеют болезненный и жалкий вид, сразу отличающий их от жителей других районов города. В некоторых местах открытые сточные канавы располагаются непосредственно перед входом в дом. Другие дома со всех сторон окружены широкими канавами, заполненными отбросами животного и растительного происхождения, поступающими не только из окрестных жилищ, но и из других частей Тивертона. Во многих домах имеются больные, страдающие лихорадкой и разнообразными другими недугами. Все, с кем я беседовал, были больны либо перенесли болезнь в недалеком прошлом. Весь район представляет собой печальную картину воплощенных недугов и бедствий.
Возможно, английское общество не стояло на грани краха, но многим людям тогда казалось, что это именно так. «Уверяю, я никогда в своей жизни не видел, — писал Чарльз Гревилл, — тягот, подобных тем, которые наблюдаю сейчас. И это после тридцати лет непрерывного мира, когда мы имеем самые широкие возможности для развития всех наших ресурсов. Примечательная черта нынешнего положения дел заключается в том, что никто не может взять на себя ответственность за него и никто не пытается указать средство его исправления». В происходящем как будто не было виноватых.
И все же виноватые нашлись. Немедленно раздались крики возмущения в адрес приходских собраний и спекулянтов-застройщиков, позволивших этим общественным язвам гноиться и разрастаться. Инженеры были виновны в ненадлежащем обслуживании зданий, врачи — в том, что не сообщали о масштабах заболеваемости. Реакция была настолько бурной, что министру внутренних дел сэру Джеймсу Грэму пришлось учредить Королевскую комиссию по вопросам городского благополучия. Это дало ему двухлетнюю передышку, во время которой он мог продолжать ничего не делать. Виговская оппозиция не беспокоила министров: она еще не оправилась после своего поражения. Пиль и его сторонники пришли к выводу, что лучшее лекарство от социальных недугов — свободная торговля и коммерческие привилегии. «Синие книги» и статистические исследования Чедвика отражают лишь часть общественной реакции на огромное социальное зло. Появились новые организации — такие как Компания городского благоустройства, рассчитывавшая на получение прибыли, и благотворительные ассоциации, такие как Общество улучшения условий трудящихся классов, — призванные заполнить брешь, возникшую в отсутствие парламентской реакции.
Однако викторианский город во многих смыслах еще оставался городом ночных ужасов. Лорд Эшли, посетивший так называемые общественные ночлежные дома (где совместно проживали мужчины, женщины и дети), сообщал палате общин: «В этих домах никогда не убираются и не проветривают, они буквально кишат паразитами. В помещениях почти невозможно дышать. Заходя внутрь, миссионеры испытывают приступы рвоты или теряют сознание». «Я чувствовал, — рассказывал один из них, — как паразиты падают сверху мне на шляпу, словно горошины». Города были не похожи друг на друга, и в каждом имелись свои недуги и пороки. Само слово «город» почти не употреблялось: викторианцы предпочитали говорить «крупное поселение» или «населенный район». Шеффилд представлял собой, по сути, конгломерат небольших промышленных местечек. Бирмингем обладал более целостным характером, формированием которого был обязан Джозефу Чемберлену. В Бирмингеме ключевую роль играли мелкие мастерские, в Манчестере — фабрики. В Бирмингеме проживали более квалифицированные рабочие, чем в Манчестере, жилищные и санитарные условия также были лучше. Бирмингем называли самым образцово организованным городом в Англии.
