Вместе с тем юный епископ сразу же по прибытии в Люсон начал подготавливать себе «благоприятную почву» для будущей карьеры. Прежде всего, собрав всех местных граждан, он обратился к ним с пламенной речью, клятвенно пообещав быть предельно внимательным к нуждам страждущих. Никого не обделил он в своем выступлении – даже гугенотам перепала толика его сиятельной милости.
– Что для нас религиозные распри и вопросы веры? – вопрошал он, поднимая руки к небу. – Пустое! Ведь нас всех объединяет безграничная любовь к нашему королю!
На следующий день он отслужил первую мессу в Люсонском кафедральном соборе и был приятно удивлен, увидев, что на службе присутствовало около четырехсот прихожан.
Таким образом, начало было положено. Арман-Жан дю Плесси-Ришелье почувствовал свою власть над этими людьми, и останавливаться на достигнутом он явно не собирался…
В скором времени скромный провинциальный населенный пункт претерпел кое-какие изменения и стал хоть в какой-то мере соответствовать сану своего нового хозяина. Пустой и уже порядком обветшалый епископский дворец, больше походивший скорее на склеп, чем на ставку высокопоставленного религиозного лица, был тщательно отмыт и снова стал радовать глаз.
* * *
Уже в середине 1609 года Арман-Жан дю Плесси-Ришелье сообщил мадам де Бурж, жене одного из профессоров Сорбонны, находившейся в дружеских отношениях с семьей дю Плесси-Ришелье:
«Меня принимают здесь за важного сеньора. <…> Я нищ, как вы знаете, и мне трудно производить впечатление очень обеспеченного человека, и все же, когда у меня будет серебряная посуда, мое положение значительно улучшится».
Стоит сказать, что к тому времени Люсонская епархия достигла вполне приличных масштабов: она насчитывала 420 церковных приходов, 48 приорств (настоятельских церквей), 13 аббатств (монастырей), 7 капитулов (коллегий священников, состоящих при епископе), 357 часовен и 10 богаделен. При этом она была одной из самых бедных: ежегодный доход епархии (то есть доход самого епископа Люсонского) не превышал 15 000—16 000 ливров
[9].
Бедность бедностью, однако сан епископа давал некоторые неоспоримые преимущества, такие как, например, возможность иногда появляться при королевском дворе. Разумеется, наш герой не преминул воспользоваться своим статусом. Писатель XVII века Жедеон Таллеман де Рео, с присущей ему язвительностью, отмечает:
«Еще проходя курс в Сорбонне, он отважился выступить с ученым диспутом, обойдя факультетское начальство; свои тезисы он посвятил Генриху IV и, невзирая на крайнюю молодость, в своем обращении к королю обещал оказать ему важные услуги, ежели тот когда-либо привлечет его к себе на службу. Желание выдвинуться и стремление получить доступ к управлению государственными делами замечалось за ним во все времена».
Короче говоря, честолюбивый ум Армана-Жана дю Плесси-Ришелье не желал довольствоваться скромным провинциальным Люсоном. Он полагал (и совершенно резонно), что достоин большего, а потому – «искал подходы», очаровывая всех своим умом, эрудицией и красноречием. И в конце концов на него обратят внимание, и произойдет это прежде всего благодаря его ловкости и хитроумию, проявленным им при налаживании компромиссов между соперничавшими группировками, а также при защите церковных привилегий от посягательств светских властей.
Как обратить на себя внимание
Ему еще следует покорить короля…
Франсуа БЛЮШ
Арман-Жан дю Плесси-Ришелье решил для себя так: в первое время он будет являться в королевский дворец ежедневно, чтобы произвести этим на короля хоть какое-то впечатление. То есть на первых порах надо было просто регулярно попадаться на глаза. При этом наш герой понимал, что просто «попадаться на глаза» – этого мало. Он знал, что королю нравятся лишь те из приближенных, которые обращаются с ним смело и свободно, не выходя, однако, за рамки положенного уважения.
У кардинала де Ришелье имеется целый ряд малоизвестных сочинений, так вот одно из них называется «Инструкции и соображения, которые я задал себе для поведения при дворе» (Instructions et maximes que je me suis donnés pour me conduire à la cour). Написано оно было в конце 1609 года, и его по праву можно воспринимать как пособие для амбициозного карьериста. В этом документе говорится:
«Надлежит как можно чаще повторять королю, что только обстоятельства вынуждают меня ограничиваться оказанием малозначительных услуг, и что для верноподданного нет ничего трудного или невозможного ради такого доброго господина и такого великого монарха. <…> Важнее всего наблюдать, откуда именно дует ветер и не мозолить королю глаза, когда он в плохом настроении, когда ему не хочется ни с кем говорить. В эти моменты он крайне раздраженно реагирует на попытки заговорить с ним. <…> Особо надо остерегаться подавать голос в момент, когда король пьет вино».
А вот еще одна цитата из «Инструкций» молодого епископа:
«Надо воздерживаться от многословия и как можно внимательнее слушать, отнюдь не дозволяя себе принимать рассеянного, равнодушного или меланхолического вида; напротив, надо выказывать живейшее сочувствие к предмету, о котором идет речь, но проявлять это сочувствие более вниманием и молчанием, чем словами, а также жестами одобрения. Особенно важно заручиться расположением таких людей, которые в чем-либо могут пригодиться».
Конечно, можно усомниться в подлинности подобного документа, в котором в столь откровенной форме выражены намерения будущего великого кардинала. Но историки не оставляют места сомнениям. Это писал он, причем в крайнем случае – в начале 1610 года.
А вот еще некоторые из наставлений еще только мечтавшего о карьере при дворе Ришелье:
– избегать ненужной переписки, но всегда и сразу отвечать на полученные письма;
– тщательно продумывать ответ, чтобы он не принес ни тебе, ни твоему адресату никакого вреда;
– запечатывать письма только в последний момент для того, чтобы иметь возможность добавить туда несколько фраз;
– снимать копии со своих наиболее важных писем и держать их при себе;
– опасные письма непременно сжигать, не доверяя их даже тайным шкатулкам…
Биограф кардинала Филипп Эрланже по этому поводу пишет:
«“Огонь должен сохранить те тайны, которые небезопасно доверять шкатулке”. За этим следует настоящий трактат о скрытности. Добродетели молчания в нем превозносятся до небес. Молчание лучше всего способствует притворству, в особенности то молчание, которое имеет целью “проглотить обиду, чтобы впоследствии за нее отомстить”. А если вдруг так сложится, что нельзя ни промолчать, ни ответить без последствий? Что же, тогда он даст “ответ, похожий на отступление”. <…> Это значит, что благочестивый епископ, не колеблясь, солжет. Редко можно встретить характер, столь четко оформившийся уже в ранней юности».
