Положение усугублялось еще и тем, что во французской армии одновременно вспыхнули эпидемии чумы и дизентерии. Люди заболевали и умирали так быстро, что у окружающих не было времени хоть как-то обезопасить себя. Началось массовое дезертирство, и к июлю 1630 года от 17-тысячной армии осталось в строю менее 9000 человек.
Все это, а также накалившиеся противоречия при дворе, где вновь подняли головы противники кардинала де Ришелье, выступавшие против продолжения губительной войны, побудило Людовика XIII и его фаворита вернуться к идее мирного урегулирования разгоревшегося конфликта. В лагерь короля был вновь приглашен Джулио Мазарини, которому сказали, что у Франции нет в Северной Италии иных целей, кроме обеспечения прав герцога Мантуанского. Соответственно было заявлено, что если Мадрид и Вена признают эти права, то Людовик XIII выведет свои войска из этого района.
В конце июля 1630 года кардинал де Ришелье написал:
«Если Мазарини вернется с приемлемыми условиями, то будет нетрудно заключить хороший мирный договор».
Пока же надо было как-то спасать гарнизон, окруженный в цитадели Казале. На помощь ему двинулся сильный отряд во главе с герцогом де Монморанси и маркизом д’Эффиа. В результате военные действия затянулись до осени.
А дальше, к счастью для французов, 25 сентября 1630 года неожиданно умер генерал Спинола-Дория, а его преемник Дон Гонсалво де Кордова оказался человеком, сильно уступавшим Спиноле по части военных талантов. К тому же боеспособность французской армии удалось постепенно восстановить, и это позволило кардиналу де Ришелье начать наступление из Савойи на Пьемонт.
* * *
В это время в германском городе Регенсбурге шли очень трудные переговоры о мире. С французской стороны их вели отец Жозеф, о котором будет рассказано чуть ниже, и профессиональный дипломат Шарль Брюлар де Леон. Посредничал на переговорах все тот же Джулио Мазарини, курсировавший в своем экипаже между Регенсбургом, Веной и Лионом, где находился Людовик XIII. Туда же, в Лион, часто приезжал из действующей армии и кардинал де Ришелье.
В результате удалось достигнуть перемирия сроком на пять недель, что позволило доведенному до крайности осажденному гарнизону Казале немного передохнуть от едва ли не каждодневных атак испанцев. А потом, за два дня до истечения срока перемирия, французские уполномоченные в Регенсбурге подписали текст предварительного мирного договора, улаживавшего спорные вопросы в Северной Италии.
По условиям этого предварительного договора Франция должна вывести свои войска со всех захваченных ею территорий, исключая Сузу и Пиньероль. Герцога Виктора-Амадея Савойского восстанавливали в правах, а кандидатура герцога Мантуанского должна была в короткий срок получить одобрение императора Фердинанда II Габсбурга.
Должна была… Когда кардинал де Ришелье, находившийся по делам во Франции, ознакомился с текстом этого документа, доставленного курьером, он порекомендовал Людовику XIII дезавуировать его, то есть публично выразить недовольство результатами работы отца Жозефа и Брюлара де Леона. По его мнению, подписанный ими проект договора не давал Франции никаких убедительных гарантий в Северной Италии, оставляя Священной Римской империи возможность не признавать права герцога Неверского на Мантую. Король, естественно, поддержал кардинала, и в Регенсбург направили новые, гораздо более жесткие инструкции.
Болезнь Людовика XIII
Природа спасла больного в тот момент,
когда вмешательство врачей
едва не стало для него смертельным.
Мариус ТОПЕН
И тут противникам кардинала де Ришелье предоставился реальный шанс для отмщения. Дело в том, что в конце сентября 1630 года король едва не умер от дизентерии. По свидетельству все того же Франсуа де Ларошфуко, Людовик XIII тогда занемог «настолько опасно, что все сочли его болезнь безнадежной».
В самом деле, 22 сентября у короля поднялась температура, и он был уложен в постель. Жар усиливался, и ежедневные кровопускания ничего не могли с этим поделать.
Болезнь протекала в крайне тяжелой форме. Организм короля был истощен до предела, и растерянные доктора уже не оставляли никаких надежд на благополучный исход. Людовик XIII исповедался и принял причастие.
А 29-го числа Людовику стало еще хуже, и он, готовясь к скорой смерти, помирился с матерью и попросил передать своим подданным, что просит у них прощения. Было видно, что он доживет до следующего дня…
Все вокруг только и говорили, что во всем виноват кардинал де Ришелье, что это он подверг опасности жизнь короля, настояв на экспедиции в Северную Италию. Все гадали, каким будет состав Совета после смерти короля и восшествия на престол Гастона Орлеанского. А еще всех интересовал вопрос, выйдет ли Анна Австрийская за него замуж, чтобы тем самым узаконить права Гастона на престол. Что же касается кардинала де Ришелье, то ему отводили лишь три возможности: ссылку, заточение в тюрьму или казнь…
На его счастье, у Людовика вдруг началось стремительное выздоровление.
В те дни кардинал написал графу де Шомбергу:
«Не знаю, жив я или мертв. Признаюсь вам, что некоторые заявления докторов внушили мне столь невыносимый страх, что я до сих пор не могу от него избавиться».
Естественно, Людовик XIII еще долгое время был очень слаб, но всем стало понятно, что он выжил, а значит, сохранил свои позиции и кардинал де Ришелье.
Бурная ссора Людовика XIII с матерью и братом
Устраивая подобный спектакль,
мать Людовика XIII сама рыла себе могилу.
Франсуа БЛЮШ
Когда королю стало существенно лучше, его мать попыталась поговорить с ним.
Для поддержки она взяла с собой Гастона, предварительно «накачав» его назиданиями типа «Будь тверд, дорогой мой мальчик» или «Мы знаем, чего хотим, и, клянусь Богом, мы добьемся своего».
Однако Людовик XIII, хотя и чувствовал себя неважно, сразу же предложил матери усмирить свое воинственное настроение. Он, не скрывая раздражения, сказал:
– Я по вашему лицу, мадам, вижу, как вы озлоблены. Вижу, как дуется Гастон. Клянусь Богом, я сыт по горло всеми этими вашими сценами!
– Ваш брат несчастен, – объявила Мария Медичи. – Я тоже…
Людовик удивился:
– Мой брат, герцог Орлеанский, владеет многочисленными городами и поместьями, у него огромное состояние. Он может делать все, что ему вздумается. С чего бы ему быть несчастным?
– Меня женили на мадемуазель де Монпансье, а я хотел бы жениться на Маргарите Лотарингской, сестре герцога Карла Лотарингского, – заявил Гастон. – Я хотел бы иметь право сам делать выбор.
– Ах вот как? – хмыкнул король. – Может быть, вы еще потребуете и мою корону в придачу, дорогой брат? Ведь на самом деле вы этого добиваетесь?
