Некоторые историки считают, что Ришелье не умел жертвовать второстепенными вопросами в пользу главных, что он был несчастлив в выборе некоторых полководцев и слишком упорен в своей доверчивости к тем, кто обнаруживал к нему преданность. Возможно, это и так, но никто не станет отрицать тот факт, что на поле битвы и в кабинете он заслужил благодарность отечества и внимание потомства.
По сути, он сокрушил остатки феодализма во Франции. Недаром же Н.М. Карамзин называет Ришелье «создателем королевского могущества на последних развалинах феодализма». Конечно, после его смерти феодальное дворянство восстало и прибегло к прежним средствам сопротивления, и регентство Анны Австрийской встретило те же преграды, что и регентство Марии Медичи. Но центральная власть благодаря Ришелье уже была другой, и кардинал Мазарини продолжил начатое им дело.
Безусловно, Ришелье стал основателем национального единства Франции. И тут можно сколько угодно рассуждать о том, что он это сделал исключительно сообразно со своим личным честолюбием и что это и так должно было случиться – в соответствии с естественным ходом событий. Но факт остается фактом: это сделал Ришелье и никто другой.
А еще он содействовал развитию французской культуры. По его инициативе, как уже говорилось, прошла реконструкция Сорбонны, а в 1635 году был подготовлен первый королевский эдикт о создании Французской академии, главной целью которой стала разработка французского языка. По его почину и при его поддержке с мая 1631 года начала издаваться упомянутая первая газета «Gazette de France» (она выходила еженедельно по пятницам, и среди ее сотрудников состоял сам король).
Короче говоря, Ришелье был великим человеком, и сделал он очень много. По словам кардинала де Реца, «все его пороки были пороками, с легкостью заслоненными его великой судьбой, поскольку они являлись пороками, которые могут лишь служить орудием великих добродетелей».
В своих «Мемуарах» Франсуа де Ларошфуко пишет о кардинале де Ришелье:
«У него был широкий и проницательный ум, нрав – крутой и трудный; он был щедр и смел в своих замыслах».
Если вспомнить произведения Александра Дюма, то в них кардинал де Ришелье выглядит чуть ли не врагом короля. Конечно же, наш герой им не был и по большому счету именно он сделал для блага французской короны гораздо больше, чем многие из официально провозглашенных монархов. Как видим, и здесь опять имеет место достаточно вольное обращение Дюма с историей, которую он называл гвоздем, на который он вешает свои романы.
Но кардинал был не только героем французского масштаба, он оказал сильнейшее влияние на ход всей европейской истории. Как пишет в своей «Всемирной истории» Оскар Егер, «Ришелье победил всех своих врагов, пользуясь для своих действий в Италии – враждой к испанскому преобладанию, в Германии – религиозными неурядицами, в Испании – стремлением областей к обособлению». Повсюду его идеи торжествовали, ничто не ускользало от его внимания, и все покорялось его воле.
Недаром, посетив в июне 1717 года Сорбонну, Петр I выдал свою задушевную тайну при виде статуи кардинала де Ришелье, с именем которого ассоциировалась слава величайшего государственного деятеля новой Европы. Говорят, обняв со слезами на глазах монумент, взволнованный царь сказал: «Великий человек! Я отдал бы половину моего царства гению, подобному тебе, чтобы он помог мне управлять другой половиной».
Распорядок дня. Увлечение поэзией
Бытует бездоказательное мнение,
что кардинал, не слишком довольный
своими собственными драматическими
опусами, ревновал к Корнелю.
Франсуа БЛЮШ
В.Л. Ранцов в своей книге о Ришелье пишет:
«Несмотря на весьма слабое здоровье, Ришелье чрезвычайно много работал и входил во все подробности государственного управления. Немало времени затрачивалось у него также на литературные труды, театр, надзор за постройками, выполнение религиозных обязанностей и аудиенции. Он работал днем и ночью, довольствуясь лишь немногими часами сна.
Обыкновенно он ложился спать часов в одиннадцать, но через три или четыре часа опять уже вставал и принимался за работу. Особенно важные бумаги Ришелье писал иногда сам, но в большинстве случаев диктовал секретарю, постель которого стояла тут же, в спальне. Проработав часа три, кардинал снова ложился и спал до семи или до восьми часов утра. Проснувшись, он тотчас же после утренней молитвы звал к себе секретарей и вручал им для переписки доклады и замечания, набросанные ночью начерно. Если в числе этих бумаг находились важные документы, Ришелье приказывал переписывать их в своем присутствии, назначая при этом секретарю определенный срок для окончания работы. Это делалось из опасения, чтобы секретарь не успел снять другой копии с документа. Затем кардинал одевался и принимал министров, с которыми работал до 10 или 11 часов. Остальное время до обеда Ришелье проводил в домовой церкви и слушал литургию. По окончании ее он обыкновенно успевал еще раза два обойти сад, где принимал ожидавших его просителей.
После обеда кардинал проводил некоторое время в дружеской беседе с гостями. Остаток дня посвящался государственным делам, или же приему и посещению иностранных послов и других именитых лиц. Вечером Ришелье еще раз прогуливался по саду, отчасти для моциона, отчасти же для того, чтобы выслушать просителей, не успевших представиться ему утром. После прогулки он, если только этому не препятствовали особенно важные дела, позволял себе маленький отдых в обществе друзей и домашних, с которыми держал себя очень просто и фамильярно. День заканчивался молитвой, длившейся около получаса».
Вот такой это был человек, и с таким вот распорядком дня. Подчеркнем, «немало времени затрачивалось у него на литературные труды». Фраза эта не случайна. Многие авторы отмечали увлечение Ришелье литературой и особенно поэзией. Но в основном делалось это с неким негативным акцентом, порой переходящим в откровенные насмешки. В частности, знаменитый педагог К.Д. Ушинский в своей книге «Человек как предмет воспитания» высказывается так:
«Известна страсть Ришелье к стихоплетству, хотя у великого политика не было ни малейшего дара поэзии. Мы не знаем, как выработалась в нем эта наклонность, но понимаем, что льстецы могли ее укоренить в нем. Очень часто слишком снисходительные похвалы к рисункам дитяти развивают в нем страсть к рисованию, хотя у него нет ни малейшего дара живописи».
Безусловно, сказано очень педагогично и с большой заботой о воспитании детей, но правильно ли выбран пример для нападок? И уместен ли тут термин «стихоплетство»?
На наш взгляд, совершенно не уместен.
Тот же В.Л. Ранцов, знающий о нашем герое гораздо больше, указывает на то, что «дворцы кардинала изобиловали произведениями искусств, так как Ришелье был усердным коллекционером картин, бюстов, медалей, бронзовых и фарфоровых вещиц, античной мебели, мозаики, драгоценных камей, редких книг и рукописей». Помимо занятий политикой, этот человек хорошо разбирался в живописи и заказывал много картин известнейшим художникам (например, Филиппу де Шампаню). Известно также, что у кардинала во всех его домах имелись богатые библиотеки.
