Известна и его любовь к поэзии.
Кардинал поддерживал близкие отношения с поэтом и драматургом Жаном Демаре де Сен-Сорленом. Его, кстати, он сделал «бессмертным» при самом основании Академии, а тот по просьбе кардинала писал трагедии и трагикомедии. В том числе и в сотрудничестве с самим Ришелье. Так, например, считается, что ими совместно в 1640–1641 гг. была написана трагикомедия «Мирам», содержавшая намеки на любовные связи Анны Австрийской и герцога Бекингема. Кстати, этой пьесой был открыт созданный Ришелье театр «Пале-Кардиналь».
Можно как угодно критиковать Демаре де Сен-Сорлена за его творчество, но его пьеса «Мечтатели» (1640) считается одной из самых лучших комедий домольеровского периода. Все это мы говорим не случайно, а вот для чего. Однажды Ришелье спросил «бессмертного»:
– Как вы думаете, что именно доставляет мне более всего удовольствия?
– Деятельность на пользу и счастье Франции, – предположил Демаре де Сен-Сорлен.
– Нет, – возразил кардинал, – сочинение стихов…
В.Л. Ранцов в связи с этим рассуждает следующим образом:
«Действительно, кардинал считал себя недюжинным писателем и ставил свои стихи несравненно выше государственных своих заслуг. Однако современники и потомство признали эту самооценку ошибочной. Проза Ришелье отличается, правда, выразительностью и чистотой стиля, но склонность к напыщенным оборотам и злоупотребление фигуральными выражениями утомляет внимание читателя. Тщательно исправляя все исходившее из-под его пера, он обращал внимание также на орфографию, с которой современные ему вельможи обращались очень бесцеремонно. Кроме того, прежде чем выпустить в свет свои литературные произведения, Ришелье отдавал их для просмотра состоявшим у него на службе писателям: Демаре, Годо, Шапелену, шартрскому епископу Леско и др.».
Очевидно, что литературный стиль произведений XVII века нельзя оценивать с позиций значительно более поздних времен. Фигуральные выражения, да и вообще весь язык тогда были другими. А в XXI веке, пожалуй, найдется немало читателей, которых утомляет «выразительность и чистота стиля» времен самого В.Л. Ранцова. Но не об этом сейчас речь.
До нас дошли некоторые прозаические произведения кардинала де Ришелье. Например, его блестящие «Мемуары» и «Политическое завещание», а также многие письма. Конечно, все они выглядят тяжеловато для современного читателя, но зато сколько в них интереснейших фактов и потрясающих по своей точности характеристик. Некоторые высказывания кардинала выглядят настоящими афоризмами, и мы собрали некоторые из них в конце этой книги. Имеет смысл почитать и задуматься, до какой степени многие из них выглядят современно. Словно про нашу жизнь написано…
А «Политическое завещание», которое в несколько осовремененном виде также приводится в приложении к этой книге. По словам того же В.Л. Ранцова, это «замечательнейшее из прозаических произведений кардинала», и слог его «отличается точностью и выразительностью».
Хорошо известно, что Ришелье был одним из лучших ораторов своего времени.
Что же касается его поэтических произведений, то наибольшей известностью пользовались его театральные пьесы. Впрочем, ЕГО – это слишком громко сказано. В них он писал только общие планы и некоторые отдельные сцены. Остальное якобы доделывали состоявшие при его особе поэты (наверняка «литературные негры» существовали и задолго до XVII столетия). В любом случае, упомянутая пьеса «Мирам» пользовалась большим успехом.
У В.Л. Ранцова читаем:
«По словам очевидцев, он проявлял к этой пьесе, написанной при содействии пятерых сотрудников, истинно отеческую нежность. Аплодисменты приводили его в неописуемый восторг. Несколько раз он привставал в ложе, чтобы показаться публике. Случалось также, что он сам указывал зрителям особенно удачные, по его мнению, места пьесы».
Особенно кардиналу нравился следующий отрывок, содержавший прямой намек на королеву Анну Австрийскую:
Je me sens criminelle, aimant un etranger,
Qui met pour mon amour cet etat en danger…
Эти слова можно перевести так: «Я чувствую себя преступной, любя иностранца, который из любви ко мне подвергает эту страну опасности».
Безусловно, прав был В.Г. Белинский, когда утверждал, что «уметь писать стихи не значит еще быть поэтом, и все книжные лавки завалены доказательством этой истины». Но, с другой стороны, не была ли поэзия для Ришелье способом открыто сказать о том, что сказать было никак нельзя. Ведь написанное не в рифму, особенно если это – правда, может быть очень даже рискованным делом. А тут поэзия, игра чувств, да и не об Анне Австрийской все это написано…
Огюст-Симон Пуарсон в своей книге о Людовике XIII и кардинале де Ришелье констатирует:
«Театра и поэзии было недостаточно для литературных амбиций Ришелье; как оратор он преуспел с самого начала; а позже он уже мечтал о славе историка. Его “Мемуары”, его “Политическое завещание”, написанные частично по его воспоминаниям и размышлениям, а частично на базе газет, которые он просил доставлять себе всех французских послов, изобилуют любопытными рассказами, мнениями широкими и суровыми, соображениями, достойными величайших политиков современности. Этот человек, в котором соседствовало столько разных интересов и способностей, посвящал каждый день по несколько часов культуре письма и получал интеллектуальную радость посреди стольких вещей первой для него необходимости. Видя его руку, которая, наряду с удержанием скипетра Франции и весов всей Европы, могла еще и набрасывать сцены трагедий и тексты по истории, невозможно отказать ему в высшем достоинстве искусства: Ришелье вложился во все это со всем своим величием».
А вот что думает обо всем этом Эмиль Мань, автор книги «Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII»:
«Тот, кого современники называли Высокопреосвященством, всю жизнь был, что называется, пожирателем книг, иными словами – человеком, чей мозг вмещал столько разнообразных познаний, что такое даже представить себе трудно, а кроме того, настоящим ученым и одним из самых плодовитых литераторов своего времени. В какую бы ситуацию он ни попадал, становясь перед выбором: теология или политика – или объединяя их, Ришелье публиковал книги и памфлеты. <…>
После 1624 года, когда кардинал стал министром и вынужден был поддерживать “бумажную войну”, он собрал в своем кабинете целую команду полемистов и теологов, и те, работая под его присмотром, жили на его субсидии. <…> В 1631 году он стал “крестным отцом” создававшейся Теофрастом Ренодо, которому покровительствовал отец Жозеф, “Газеты” – еженедельника, который питался новостями, поставляемыми на полосы либо им самим, либо его ближайшими сотрудниками.
А значит, отныне и впредь мы имеем полное право считать Ришелье не просто литератором, но памфлетистом (или даже пасквилянтом), газетным писакой, коллегой – знатным и выдающимся, пусть даже и весьма далеким – того самого горемыки-стихотворца, который в драных штанах промышляет своими шедеврами на Новом мосту. Хотя объективно к литературе как таковой Его Высокопреосвященство приобщился лишь двумя насмешливыми восьмистишиями, адресованными одно – Буароберу, другое – Нёфжермену, который был уж настолько из числа поэтов, по уши завязших в навозе, что невольно думаешь: какой смельчак решился познакомить этих двух столь разных людей?»
