Сказать, что Генрих расстроился – это значит ничего не сказать. Он тут же отозвал в сторону герцога де Белльгарда, ездившего во Флоренцию для проведения бракосочетания от его имени, и спросил:
– И это, по-вашему, лакомый кусочек?
Белльгард вывернулся и ответил, что боевой конь, несущий рыцаря в полном снаряжении, подлежит совсем иной оценке, нежели стройные кобылицы, свободно резвящиеся на лугу.
Генрих продолжил:
– Должно быть, у нее очень большие ноги? Вы же ехали вместе с ней, отвечайте!
– Они соответствуют всему остальному, – извернулся Белльгард.
Король начал терять терпение:
– Друг мой, я послал вас во Флоренцию, чтобы вы увидели там все своими собственными глазами, а через вас – и я. Но после возвращения вы стали как-то особенно неразговорчивы. В чем дело? Я просто не узнаю вас…
– Сир… – Белльгард запнулся. – Этот брак был нужен всем, и остановить его не могло ничто.
В ответ на этот Генрих лишь пожал плечами и тяжело вздохнул.
Этот вздох означал лишь одно: для себя он уже решил, что вряд ли долго проживет с этой женщиной. Только ночь, если все пройдет как-то уж особенно удачно, может спасти ее. Впрочем, это вскоре предстояло испытать, ибо была уже почти ночь. Поразмыслив так, Генрих удалился, чтобы скинуть доспехи и сапоги со шпорами, а потом прямиком направился к Марии и принялся колотить в дверь ее спальни. Она как раз собиралась ложиться спать и уже распустила волосы, развязала шнурки на платье и почти разделась.
– Кто там? – крикнула она, испуганная хриплым криком, похожим скорее на рычанье льва, чем на голос человека, и предстоящим неожиданным вторжением в свою комнату.
Потом она выскочила из-за полога и побежала открывать дверь. При появлении собственного мужа, который, кстати, ей тоже не особенно понравился, она упала на колени, но он поднял ее, взял на руки и в долгом поцелуе припал к ее губам.
– Я надеюсь, что вы уступите мне краешек вашей постели, поскольку свою я, спеша сюда, не привез, – сказал он.
Надо сказать, что откровенность этого предложения застала флорентийку врасплох, и она начала бормотать что-то об освящении брака папским легатом. А потом, увидев недовольное выражение лица Генриха, она прошептала:
– Я с удовольствием выполню любое желание моего короля и супруга.
В ответ Генрих широко улыбнулся, а испуганную Марию, уже понявшую, что ее ждет, стала бить дрожь, словно, несмотря на множество грелок, ей никак не удавалось согреться.
А король тем временем уже скинул с себя одежду и лег рядом с Марией.
Современник тех событий Жедеон Таллеман де Рео рассказывает:
«Когда Мария Медичи в первый раз легла с ним в постель, ее наповал сразил исходивший от него запах, и она едва не задохнулась, хотя ее собственное тело было умащено душистыми маслами, привезенными с родины».
И откуда только у этого автора такие интимные подробности? Наверное, добрый король Генрих IV и вправду мылся очень редко – мыться часто считалось в те времена во Франции почти грехом. Посему в свою первую брачную ночь Мария Медичи и вправду могла иметь пренеприятнейшее испытание. Может быть, это и не была «волна отвратительной вони», но все равно – запах от короля исходил не самый приятный, и изнеженная итальянка не только не ощутила любовного опьянения, но и с трудом сдержала приступ тошноты. Но, как отмечает Ги Бретон, «они вступали в брак не для того, чтобы развлекаться, и на следующую же ночь, несмотря на неприязнь друг к другу, они мужественно встретились вновь ради общего дела и постарались потрудиться не напрасно».
В любом случае, на следующее утро у Марии Медичи хватило такта и выдержки никак не показать своего отвращения. Более того, она улыбнулась и мило объявила:
– Я покорена и очень рада, что нашла короля Франции молодым и полным сил.
На что Генрих галантно ответил:
– Я тоже не обманулся в своих ожиданиях. Вы, мадам, весьма красивы и грациозны.
Понятно, что они так не думали, а весь этот словесный спектакль был устроен исключительно для «представителей общественности». На самом деле новобрачные сочли свой первый супружеский опыт не особенно удачным, и у каждого из них была на это своя причина. Мария про себя называла Генриха «грязным невеждой», а король – едва ли не вслух – наградил ее такими определениями, как «дряблая толстуха» и «неопытная дура».
* * *
На следующий день король дал бал в честь Марии Медичи.
17 декабря 1600 года кардинал Пьетро Альдобрандини провел в церкви Сен-Жан благословение молодоженов, и оно было отмечено невиданными торжествами. Церемония закончилась лишь к четырем часам, когда уже стемнело, а потом вновь состоялся бал в честь супруги короля.
Потом Генрих IV оставался в Лионе еще некоторое время: ему нужно было подписать мирный договор с герцогом Савойским. В результате договор этот был успешно подписан 17 января 1601 года, а вслед за этим король уехал в Париж. Мария Медичи со своей многочисленной свитой поспешила последовать за ним.
Но в Париже король надолго не остановился. Не прошло и пяти дней после того, как он покинул Лион, как он, сославшись на неотложные государственные дела, галопом помчался в Вернёй, где его ждала очаровательная Генриетта де Бальзак д’Антраг. Получается, что прибывшая во Францию флорентийка очень быстро заставила Генриха IV вспомнить о такой стройной и такой остроумной по сравнению с ней любовнице. В самом деле, неужели мужчина после стольких трудов не может позволить себе немного наслаждения?
А тем временем парижане хотели устроить королю и его новой супруге торжественный прием, но Генрих IV приказал не делать этого, заявив, что средства государственной казны лучше потратить на дела, более необходимые и неотложные. Поэтому ограничились лишь стрельбой из пушек, когда Мария Медичи проезжала мимо Бастилии.
Первую ночь во французской столице Мария провела во дворце кардинала Гонди, и лишь потом она получила возможность обосноваться в Лувре.
И тут надо сказать, что в те времена Лувр был совсем не таким, каким он выглядит сейчас. Мария Медичи тогда пережила своего рода потрясение при виде этого сооружения и даже решила, что с ней сыграли злую шутку. Она-то рассчитывала вступить во что-то, сравнимое с великолепными дворцами ее родной Флоренции, а ее встретили мрачные серые стены, грязь, пыль и грубая мебель, пригодная разве что для свалки. А запахи!.. В общем, нет никакого смысла объяснять, что почувствовала молодая женщина, перешагнув порог своего нового жилища.
Но делать было нечего, и весь остаток зимы и весну 1601 года Мария Медичи осматривала достопримечательности Парижа и его окрестностей. При этом она часто останавливалась в Фонтенбло, где тогда еще вовсю велись строительные работы. Надо отметить, что Генрих IV все-таки занимался украшением и благоустройством своих владений, и Мария Медичи, чтобы ему понравиться, делала вид, что ее все это тоже очень интересует.
