Когда Вы, Ваше Величество, решили предоставить мне одновременно и доступ в Ваши советы и великое доверие в управлении Вашими делами, я поистине могу сказать, что гугеноты делили государство с Вашим Величеством, что вельможи вели себя, как если бы они не были Вашими подданными, а наиболее могущественные губернаторы провинций – как будто они были государями в чинах своих.
Я могу сказать, что дурной пример тех и других был столь вреден для королевства, что самые порядочные люди невоздержанием соблазнялись. Могу сказать, что всякий достоинство свое измерял своею наглостью. Я могу еще сказать, что союзы с иностранными государствами находились в пренебрежении, а интересы частные предпочитались государственным. Одним словом, достоинство Вашего Величества было столь унижено и столь отличалось от того, каким бы оно должно было быть, по вине тех, кто имел тогда главное управление Вашими делами, что его почти невозможно было признавать.
Нельзя было долее терпеть поведение тех, кому Ваше Величество вверили кормило своего государства, чтобы не потерять всего; с другой стороны, нельзя было также сразу изменить все, не нарушая законов благоразумия, которое не позволяет непосредственно переходить из одной крайности в другую, миновав середину.
Плохое состояние Ваших дел, казалось, побудит Вас к опрометчивым решениям без выбора времени и средств, однако необходимо было выбрать и то и другое, чтобы извлечь пользу из перемены, которой требовала от Вашего благоразумия необходимость.
Лучшие умы не думали, что можно без крушения обойти все подводные камни, которые появились в это ненадежное время; при дворе было много людей, которые порицали уже безрассудство тех, кто хотел предпринять это; и так как все знали, что государи легко обвиняют тех, кто находится при них, в неуспехе дела, относительно которого им были даны хорошие советы, то лишь немногие надеялись на хороший исход перемены, которую как говорили, я хотел произвести. Большинство считало мое падение неизбежным еще до того, как Ваше Величество меня возвысили.
Несмотря на все затруднения, я обещал Вам употребить все свое искусство и всю власть, которую мне дать изволили, на истребление гугенотов, на уничтожение спеси знатных вельмож, на приведение всех Ваших подданных к исполнению своих обязанностей, а также на возвышение Вашего имени в чужих народах на такую степень, на которой оно должно находиться.
Обычная поговорка, тем более справедливая, что она во все времена была в уме и устах людей, заключается в том, что наказание и вознаграждение – суть два наиболее важных принципа для управления королевством. Известно, что если даже не пользоваться при управлении государством никаким иным правилом, кроме принципа неумолимого наказания тех, кто ему вредит, и обязательного вознаграждения тех, кто оказывает ему существенные услуги, – не было бы плохих администраторов, так как нет людей, которых нельзя было бы держать в границах их обязанностей страхом или надеждой.
Я ставлю наказание на первое место сравнительно с наградой потому что, если бы пришлось лишиться одного из них, скорее можно было бы обойтись без последней, чем без первого…
Опыт людей долгой практики учит, что люди легко теряют память о благодеяниях, и что, когда они осыпаны ими, желание иметь их еще больше делает их и честолюбивыми и неблагодарными; опыт учит нас также, что наказания являются более верным средством, чтобы держать каждого в границах его обязанностей, их забывают тем менее, что они у большинства людей воздействуют на чувства, более могущественные, чем разум, который для многих совсем не имеет значения.
Быть суровым по отношению к людям, которые хвалятся тем, что они пренебрегают законами и распоряжениями государства, это значит – действовать ко благу государства; и нет большего преступления против общих интересов, как быть терпимым по отношению к тем, кто их нарушает…
Бич, который является символом правосудия, никогда не должен оставаться без применения; я хорошо знаю, что он не должен также сопровождаться суровостью, лишенной милосердия. Но это последнее качество не имеет ничего общего с терпимостью, побуждающей к беспорядкам, которые, как бы малы они ни были, часто столь вредны для государства, что могут привести к его гибели…
Многочисленные восстания против королей, имевшие место в прошлом, не имели другого источника, кроме излишней терпимости.
В делах государственных преступлений нужно закрыть дверь жалости, презирать жалобы заинтересованных лиц и речи невежественной черни, которая порицает иногда то, что для нее наиболее полезно, а часто и совсем необходимо.
Христиане должны забывать оскорбления, наносимые им лично, но правители обязаны помнить проступки, которые затрагивают общие интересы; в самом деле, – оставлять их безнаказанными, значит скорее совершать их, еще раз, чем прощать их и отпускать.
Распоряжения и законы совершенно бесполезны, если они не сопровождаются приведением их в исполнение, которое в такой мере абсолютно необходимо, что если во время разбора обыкновенных дел требует бесспорных доказательств, дело обстоит совсем иначе в делах, касающихся государства; в таких случаях то, что вытекает из основательных догадок, должно иногда считаться за ясные доказательства, тем более, что заговоры и мятежи, создающиеся противно общему благу, заключаются обыкновенно с такой хитростью и в таком секрете, что ясные доказательства можно иметь не раньше того, когда они начнутся и когда все средства бессильны.
В таких случаях иногда следует начинать с применения закона, в то время как во всех других юридическое расследование при помощи свидетелей или неопороченных улик является предварительным условием.
Эти правила могут показаться опасными, и действительно они не совсем лишены опасности, но они, безусловно, станут такими, если, не пользуясь последними и крайними мерами против преступлений, существование которых может быть доказано лишь предположением, их станут предупреждать невинными мерами, вроде изгнания или заточения в тюрьму подозреваемых лиц.
Добросовестность и проницательность здравомыслящего ума, испытанного в ведении дел, который знает будущее как и настоящее так же верно, как посредственный ум в результате созерцания самих вещей, будет в такой практике гарантией против дурных последствий; а в худшем случае, так как возможные в таком случае ошибки и злоупотребления опасны лишь для частных лиц, жизнь которых при таком способе ведения дела не затрагивается, эта практика не перестает быть приемлемой, так как интересы частных лиц не могут идти в сравнение с интересами общими. Наказания столь необходимы в том, что касается общих интересов, что нельзя совершать в этом отношении даже ошибку снисходительности, компенсируя настоящее зло прошлым добром, то есть оставлять безнаказанным преступление, потому что тот, кто его совершил, имел заслуги в другом случае.
