План победы адмирала Кинга вкратце сформулировал его британский коллега: «Кинг пристально следит за Тихим океаном. Это его восточная политика. Иногда он бросает камень через плечо. Это его западная политика». План победы генерала Арнольда строился на использовании бомбардировщика B-17 «Летающая крепость», который пока находился в стадии разработки. Впрочем, время показало, что В-17 не решил исхода войны, как бы Арнольду и другим летчикам ни хотелось этого в 1942 году. Зная о стратегических разногласиях между своими генералами, Рузвельт вызвал Арнольда, Маршалла и Кинга в Белый дом за несколько дней до того, как американская делегация отправилась в Касабланку. Он сказал им, что если они не смогут прийти к соглашению по стратегии во время конференции, то должны будут занять следующую позицию: наращивание американского присутствия в Британии и Средиземноморье будет продолжаться до поры до времени, но Соединенные Штаты не возьмут на себя никаких обязательств относительно 1943 года, пока ситуация на войне не прояснится.
Большинство решений, принятых в Касабланке, включая решение Америки отменить наступление через Ла-Манш в 1943 году и вторгнуться на Сицилию по завершении североафриканской кампании, были приняты в банкетном зале отеля «Анфа», где генерал Алан Брук председательствовал на ежедневных военных собраниях. На протяжении трех лет войны начальник Имперского Генерального штаба был в плохом настроении в лучшие времена и свирепым в худшие, и даже в хорошие дни ему было трудно сказать что-то положительное о генерале Эйзенхауэре, новом командующем американскими войсками. В дневниковой записи от 28 декабря 1942 года Брук написал: «Эйзенхауэр как генерал безнадежен. Боюсь, что он погружается в политику и отчасти пренебрегает своими военными обязанностями, так как мало что понимает, если вообще что-то знает, в военных вопросах». Тон Брука был еще более резким 15 января, когда Эйзенхауэр представил свой план продвижения к морю через Тунис. В случае успеха силы стран «оси» в регионе сократились бы наполовину, но план был трудновыполнимым. Начав расспрашивать Эйзенхауэра о деталях (таких как координация действий с силами Монтгомери в Ливии и с генералом Кеннетом Андерсоном на севере), Брук счел ответы оппонента неубедительными. Удивительно, но Маршалл, Кинг и Арнольд, которые также были на собрании, не предприняли никаких попыток встать на защиту Эйзенхауэра. Возможно, это было случайностью, но на следующий день несколько американских делегатов заявили, что слышали, как их британские коллеги тихонько напевали: «Правь, Британия!» в коридорах «Анфы».
Впрочем, в ходе конференции американцы одержали несколько побед. Кинг получил обещание, что 30 % американских войск смогут отправиться на Тихий океан в обмен на поддержку наступления на Сицилию. Маршалл также вынудил британцев оказать ответную услугу, пригрозив уйти с европейского театра военных действий, если Великобритания не предоставит войска для предстоящих наступательных операций в Бирме и на Тихом океане. Тем не менее американцы не питали иллюзий относительно итогов встречи в Касабланке. «Мы пришли, увидели и были побеждены», – заявил майор Альберт Ведемейер. Большинство коллег были с ним согласны. Также они согласились, что для следующей встречи с британцами им необходимо научиться лучше вести переговоры. В вопросе о том, как вести себя с Советским Союзом, единодушия было меньше. Во время Сталинградской битвы Рузвельт и Черчилль решили перенести дату вторжения через пролив с 1943 на 1944 год и пока не возобновлять отправку конвоев в Мурманск и Архангельск.
Придя к выводу, что нет хорошего способа сообщить Сталину плохие новости, и опасаясь, что плохая новость может побудить Сталина пересмотреть идею сепаратного мира с Германией, президент и премьер решили пойти на хитрость. Они условились держать в секрете отмену конвоев так долго, как только получится, а сами тем временем успокаивали Сталина сообщениями об усилении англо-американской военной мощи в Британии, успехе воздушной войны союзников и обещаниями осуществить атаку через пролив «в кратчайшие сроки». Межсоюзнические отношения еще больше осложнились 24 января, когда Рузвельт, не посоветовавшись с Черчиллем и Сталиным, объявил, что союзники потребуют безоговорочной капитуляции держав «оси». Позже президент говорил, что эта идея возникла у него во время пресс-конференции, но на самом деле он обсуждал ее со своим сыном Эллиотом несколькими неделями ранее. Морис Хэнки, один из старших советников Черчилля, в числе прочих официальных лиц считал, что предложение президента только усилит сопротивление «оси» (и учебники по истории подтверждают эту точку зрения). Последний известный случай, когда одна нация добилась безоговорочной капитуляции от другой, произошел две тысячи лет назад, когда Рим потребовал от Карфагена сложить оружие. Хэнки пришел к выводу, что если бы безоговорочная капитуляция давала какие-либо военные преимущества, то она, вероятно, происходила бы чаще, чем один раз в две тысячи лет.
Незадолго до созыва конференции в Касабланке Гарри Гопкинс изложил англо-американскую позицию по послевоенной Франции. «Это, – писал Гопкинс, – долг Соединенных Штатов и Великобритании – сохранить для народа Франции право и возможность самому определять, какое правительство у него будет». Похоже, Гопкинс имел в виду что-то вроде попечительского совета. Группа видных французов будет следить за происходящим до тех пор, пока французы не будут в состоянии восстановить управление страной. Это была интересная идея, но она встретила возражения со стороны генерала Анри Жиро, сменившего Дарлана на посту верховного комиссара в Северной Африке, и генерала Шарля де Голля. Оба были патриотами и настоящими героями. Жиро дважды сбегал из немецкого плена, один раз в 1914 году, а второй – в 1942 году, в то время как «Свободная Франция» де Голля отважно сражалась на стороне британцев и американцев на протяжении всей войны. Однако у обоих также было чрезмерное чувство собственного достоинства. Комплекс Жанны д’Арк у де Голля был выражен настолько ярко, что Черчилль однажды пригрозил найти епископа, который сожжет его на костре. Жиро прибыл в Северную Африку, ожидая (по одному ему известным причинам), что ему передадут руководство кампанией, и был крайне возмущен, когда этого не произошло. Ближе к завершению конференции Черчилль попытался примирить двух французов. Немцы и итальянцы прочно закрепились в Тунисе, и впереди ждало еще много боев. По мнению премьер-министра, встреча в Касабланке сулила большой успех, и он не хотел, чтобы его подорвали два эгоистичных француза. В конце конференции он пригласил их сделать совместное фото с ним и Рузвельтом. Идея потерпела фиаско. Де Голль был напыщенным и отчужденным, а Жиро все еще злился из-за роли зрителя, которую ему отвели в рамках кампании в Северной Африке. После конференции они все же отложили в сторону свои разногласия и объединили силы для создания Французского комитета национального освобождения, но их противоречия были слишком глубокими, а эго – слишком большим, чтобы поддерживать прочное партнерство. К 1945 году де Голль был лидером Франции, а Жиро вышел на пенсию. Когда через несколько лет Жиро умер, люди вспоминали его как человека, который почти спас Францию; если вообще вспоминали.
Гопкинс вернулся в Америку разочарованным. Он считал средиземноморскую стратегию Черчилля, победившую в Касабланке, «слишком немощной для двух великих держав». Маршалл также вернулся недовольным, но его претензии были более серьезными. Он думал, что кампания в Средиземном море «не будет иметь особого значения для прекращения войны». Их разочарование было понятно: учитывая необходимость в снабжении американских военно-воздушных сил, военно-морского флота, Тихоокеанскую кампанию и промышленность, работавшую на нужды фронта, а также решение ограничить американскую армию до девяноста дивизий, Соединенные Штаты не могли вести боевые действия в центре Европы до 1944 года.
