Высокая цена победы при Анцио – 29 тысяч жертв, в том числе 4400 убитых – вновь пробудила беспокойство по поводу того, что стало известно как «игра 90 дивизий». В 1941 году, когда Британия и Советский Союз боролись за выживание, а перед США маячила перспектива столкнуться с Германией в одиночку, американские планировщики задумались о создании армии из 200 дивизий. В середине 1943 года, когда немцы отступали, а военно-морской флот и авиация быстро расширялись, планировщики пересмотрели вопрос и пришли к выводу, что 90 дивизий будет достаточно. Эффект от решения ощутился практически сразу.
В начале января 1944 года генерал Лесли Макнейр, командующий сухопутными войсками, сказал Маршаллу, что нехватка людей и материальных средств стала настолько острой, что, возможно, возникнет необходимость расформировать подразделения, проходившие подготовку в Соединенных Штатах, чтобы сохранить боевые силы на местах. Маршалл вспылил и сказал Макнейру, что он «чертовски устал» от подобных разговоров. Время показало, что убитый в Нормандии Макнейр был скорее прав, чем не прав. К концу 1944 года нехватка кадров в армии стала настолько острой, что, когда немцы начали наступление в Арденнах в декабре, военным пришлось задействовать последние резервы. «Если им не удастся остановить немцев, а русские не перейдут на нашу сторону, – сказал Маршалл Стимсону, – нам придется занять оборонительную позицию в Европе и позволить американскому народу решить, хотят ли они продолжать войну настолько, чтобы мобилизовать новых солдат».
Однако в начале 1944 года до Арденнского сражения оставался еще почти год. Несмотря на казавшиеся постоянными забастовки шахтеров, организованные профсоюзом Объединенных горняков Америки Джона Л. Льюиса, жалобы антирузвельтских газет, а также десятичасовые рабочие дни и продовольственные карточки, в основном Америка была в благостном настроении. По результатам опроса общественного мнения, 98 % населения страны считали себя средним классом. Еще одним показателем национального настроения стал рост популярности Советского Союза. Американцы по-прежнему не любили доморощенных коммунистов, но, как писал историк Ральф Леверинг, к 1942 году «критика России стала похожа на критику в адрес ребенка, который пытался оправиться от паралича».
К 1943 году даже упрямые республиканцы, такие как Венделл Уилки, противник Рузвельта в 1940 году, восхищались мужеством и решимостью СССР. «Один мир», рассказ Уилки о его поездке в Советский Союз, был продан тиражом более миллиона экземпляров и получил положительные отзывы в консервативных журналах, в том числе в «Сатердей ивнинг пост» и «Ридерз дайджест». Генри Люс, еще один консервативный медиамагнат, отвел Советскому Союзу почетное место в своем «Американском веке». В статье о Сталине в марте 1943 года журнал Люса «Лайф» отметил, что «Россия и Соединенные Штаты, вероятно, выйдут из войны как две величайшие державы послевоенной эпохи. Без их полного и честного сотрудничества не может быть стабильного, спокойного мира», – предупреждал «Лайф».
Из всех аспектов, которые определяли национальные настроения в первые месяцы 1944 года, ни один не был таким мощным, как целеустремленность, объединявшая страну. Люди всех сословий чувствовали себя вовлеченными в великое и благородное дело и были готовы сыграть свою роль, даже когда происхождение, богатство и слава предоставляли им другие возможности. Среди них был восемнадцатилетний Стивен Гопкинс, сын Гарри Гопкинса. В начале февраля, когда военный корабль вез молодого Гопкинса по просторам Тихого океана навстречу своему первому боевому опыту, его отец отправил ему письмо. «Ты не можешь себе представить, сколько я думал о тебе в течение последних нескольких дней, и я надеюсь, что все идет хорошо. Я уверен, что это так. Японцы никогда не смогут противостоять силе, которую мы выставляем против них на Маршалловых островах». Письмо так и не было доставлено. Когда Гопкинс направлялся во Флориду, чтобы лечиться от тяжелой болезни, он получил телеграмму от Рузвельта. «Мне ужасно тяжело сообщать, что Стивен погиб в бою на Кваджалейне [атолле в Тихом океане]. У нас пока нет подробностей, кроме того, что он был похоронен в море. <…> Всей душой с тобой. ФДР». Через несколько дней Черчилль прислал соболезнования в стиле отрывка из «Макбета»:
Стивен Питер Гопкинс, восемнадцати лет,
Милорд, ваш сын исполнил долг солдата.
Едва успев дожить до лет мужских,
Но ни на шаг не отступив в сраженье,
Он доказал, что вправе зваться мужем,
Это могло бы быть слоганом всего поколения.
18
«Славный малый, но не генерал»
В той или иной форме вопрос о втором фронте обсуждался на протяжении всей войны. Сталин первым предложил открыть второй фронт. Через несколько недель после начала операции «Барбаросса» Сталин рассказал Черчиллю о военном положении Советского Союза и заявил, что для Великобритании будет лучше, если бои с гитлеровскими войсками будут идти на Западе (Север Франции) и на Севере (Арктика). Черчилль возразил, сославшись на «ограничения, налагаемые нашими ресурсами и географией». Этот разговор положил начало трехлетним стратегическим дебатам, которые были окончательно урегулированы холодным серым утром 5 июня 1944 года, когда британские и американские войска в портах на западе и юго-западе Англии приготовились отправиться в Нормандию.
В своей наиболее фундаментальной форме открытие второго фронта англичанами и американцами носило экспериментальный характер. Британская империя вместе с колониями потеряла миллион человек в ходе Первой мировой войны, а Соединенные Штаты – в десять раз меньше. Накануне того конфликта Черчилль сказал жене: «Все находится в состоянии полной готовности. Мы стряхнули с себя остатки сна. Но война – это неизвестное и неожиданное». Спустя годы, сопровождая Джона Макклоя, помощника американского военного министра, через Палату общин, премьер-министр вспомнил Первую мировую. «Я, – сказал он Макклою, – своего рода причуда природы, в том смысле, что большая часть моего поколения погибла в Пашендейле и на Сомме. Целое поколение британских лидеров было уничтожено, и Великобритания не может позволить себе потерю еще одного».
Настроенные в духе «никогда больше!», британцы одержали победу в Касабланке над американской делегацией, выступавшей за наступление через пролив. Будучи новичками в коалиционной политике, американцы прибыли в Касабланку плохо подготовленными и слегка не в ладах со своим президентом, который поддерживал наступление в Северной Африке. «Если бы я заранее записал, какими, как я надеялся, будут итоги [конференции], – писал один британский офицер, – я никогда не написал бы ничего столь обширного, исчерпывающего и благоприятного для наших идей». К их чести, американские делегаты признали ошибки в своей работе и попытались найти способы не допускать их в будущем.
Спустя несколько месяцев после Касабланки план наступательной операции через пролив реанимировали. Генералу Фредерику Моргану, англичанину с отменным чувством юмора и впечатляющим боевым послужным списком в двух мировых войнах, поручили, как говорилось в инструкциях, «координацию и продвижение плана по вторжению через канал в этом и следующем году». Вскоре специалисты по планированию расширили задачи Моргана. Теперь ему приказали спланировать «полномасштабное наступление на континент в 1944 году в кратчайшие сроки, чтобы воспользоваться преимуществами летнего сезона».
