Стэгг прибыл в Саутвик Хаус вечером 4 июня со своим последним за день отчетом о погоде. Атмосфера в библиотеке, где собрались руководители (Эйзенхауэр, Монтгомери, адмирал Бертрам Рамсей, маршал авиации Артур Теддер, вице-маршал авиации Траффорд Ли-Мэллори, начальник штаба Эйзенхауэра Беделл Смит и несколько других старших командиров), была напряженной. Если погода не наладится, операцию придется отложить до 19 июня, следующего полнолуния. Достаточная видимость позволяла направлять первые волны атаки, не теряя связи между подразделениями, и обходить немецкие мины-растяжки. Из-за дождя, стучавшего в окно библиотеки, заявление Стэгга прозвучало драматично. Он сообщил, что ранним утром дождь прекратится и полтора дня продержится умеренно хорошая погода. Вероятны периоды рассеяния облаков, но не в таком масштабе, чтобы помешать воздушным операциям 5 и 6 июня.
Для Ли-Мэллори и Теддера отчет Стэгга был скорее предположением, чем прогнозом. Ли-Мэллори предложил перенести вторжение на 19 июня. Эйзенхауэр какое-то время ходил взад и вперед, затем остановился перед креслом Монтгомери. «Что скажешь? – спросил Монтгомери и добавил: – Я бы сказал, что надо начинать». Эйзенхауэр кивнул. Через несколько секунд он произнес: «Сколько можно откладывать операцию?» – и продолжил расхаживать. В первых двух волнах было около 150 тысяч человек, и высадить их на берег до того, как погода снова ухудшится, будет затруднительно. Тем не менее отсрочка дала бы немецкой разведке больше времени, чтобы определить, где высадятся союзники – в Па-де-Кале или Нормандии.
Затем разговор перешел в светскую беседу, и Эйзенхауэр решил вернуться к себе и несколько часов поспать. Когда он приехал в Саутвик Хаус около 3:30, Стэгг сказал: «У меня для вас хорошие новости». Стало совершенно ясно, что к рассвету погода улучшится. В остальном прогноз Стэгга не изменился: два дня хорошей погоды, затем море и небо снова вскипят. Монтгомери, адмирал Рамсей и Беделл Смит хотели начинать прямо сейчас, Теддер склонялся к отсрочке, а Ли-Мэллори был категорическим противником немедленного старта операции.
Эйзенхауэр снова принялся расхаживать взад-вперед. Варианты, которые он рассматривал, имели одну общую черту: все они могли закончиться катастрофой. Вдруг Эйзенхауэр остановился и сказал: «Хорошо! Начинаем!»
Через несколько часов майор Джон Ховард узнал о решении Эйзенхауэра. Такие люди, как Ховард, редко встречались в британской армии. (Лондонский мальчик, выходец из рабочего класса, чьи лидерские качества позволили ему занять место в офицерском корпусе.) Сегодня вечером он и его коммандос начнут первую атаку. За несколько часов до отправки Ховард разговаривал с солдатами, успокаивал их разговорами о спорте, женах, детях и послевоенных планах. Его запись в дневнике от 5 июня предполагает, что, возможно, он пытался успокоить и себя: «Какая коварная судьба. Я расстроен больше, чем осмеливаюсь показать. Ветер и дождь – как долго это продлится? Чем дольше он идет, тем больше вероятность препятствий в зоне высадки. Дай бог, завтра прояснится».
Через несколько часов Ховард получил ответ на свои молитвы. Коммандос в последний раз проверили оружие, написали письма; лица были намазаны углем. 6 июня чуть позже полуночи рота D второго батальона полка легкой пехоты Оксфордшира и Бакингемшира заняла места в шести самолетах «Хорса» на аэродроме в Южной Англии. Мужчины пристегнулись к металлическим сиденьям, ожили двигатели бомбардировщиков «Галифакс», сопровождавших планеры на пути к цели, и рота D исчезла в ночи, неся с собой сомнительную честь стать первым подразделением союзников, которое высадилось в Нормандии.
Целями Ховарда были два хорошо защищенных моста: мост Пегаса на реке Орн и мост на Канском канале. Британская разведка рассматривала их как двойную угрозу. Немцы могли по мостам выгнать танки и противотанковые орудия к пляжам и атаковать легковооруженный десант. Они могли взорвать мосты, и тогда 6-я британская воздушно-десантная дивизия, которая должна прибыть через несколько часов, застряла бы между Орном и Канским каналом. Той ночью солдатам из «Оксфорд и Бакс»
[256] повезло. Жертвы были: лейтенант Бордридж был смертельно ранен, переходя мост Пегаса, а два пилота потеряли сознание во время приземления, но их планер чудесным образом остановился всего в десятке метров от моста на канале. В течение пяти минут около полусотни немцев, защищавших мосты, бежали – и Ховард получил контроль над обоими мостами.
Вскоре в небе показались наводчики, отметившие зоны высадки парашютистов, затем из темноты появилась армада двухдвигательных С-47
[257]. Каждый из 7000 британских и 13 400 американских десантников, ожидавших выхода в свои зоны высадки, прошел через сотни часов подготовки. Но, как заметил историк Стивен Амброуз, пилоты такой подготовки не имели. У них не было ни опыта ночного боя, ни представлений о том, как ориентироваться в плохую погоду, ни понимания того, как избежать зенитного огня, ни устройств для ориентирования – только слабый синий свет, мерцавший на летящем впереди самолете. Пилотам дали указание, достигнув зон высадки, снизить скорость до 145 километров в час, чтобы смягчить воздушный удар для десантников. На такой скорости неуклюжий C-47 становился легкой мишенью, и некоторые пилоты проигнорировали инструкцию и разогнались до 240 километров в час, из-за чего солдат буквально выдергивало из дверей самолета в черное июньское небо.
В безумии стрельбы и криков один пилот выглянул в окно кабины и увидел прижатого к крылу солдата. «Что мне делать?» – крикнул он в рацию. «Снизь скорость, и он упадет», – ответил другой пилот. В сгустившейся тьме на небе начался балет вертевшихся, паривших и пикировавших самолетов, зенитного огня и серебристых трассирующих пуль. В этом хаосе тысячи парашютистов были в беспорядке выброшены в ночное небо, и после приземления они оказались в десяти, пятнадцати или двадцати пяти километрах от зоны высадки. Предвидя неразбериху после приземления, союзники выдали каждому десантнику небольшое устройство, позволявшее сигнализировать о своем присутствии в кромешной темноте. Вскоре солдаты объединились в группы по три человека, затем по шесть, пятнадцать и по тридцать: достаточно для «охоты на фрицев».
