В дневнике Дейзи Сакли от 6 сентября 1944 года говорится: «В 16:00 През. позвонил из Уоша; сказал, что чувствует себя несчастным, „как вареная сова“. Его голос звучал тяжело, и у него было расстройство желудка. <…> Я очень волнуюсь». Болезнь незаметно подкралась к Рузвельту. Дейзи впервые забеспокоилась о его здоровье, когда он вернулся с Квебекской конференции и пожаловался на усталость. Поскольку Рузвельт выглядел хорошо, она подумала, что он просто перетрудился, но усталость не проходила и по прошествии нескольких недель, казалось, только усилилась. Иногда Рузвельт чувствовал себя настолько уставшим, что не мог «заставить свой мозг работать». Он дважды засыпал, когда писал послание Конгрессу. Но ни Дейзи, ни кто-либо еще во всей стране, за исключением, возможно, полковника Роберта Маккормика из «Чикаго трибюн», газет Херста и нескольких стойких изоляционистов, не хотел верить, что президент серьезно болен. За три срока Рузвельт стал отцом для нации, гарантом спокойствия, который уверенно вел корабль сквозь шторм. Более того, изначально не было веских оснований полагать, что он страдает опасным для жизни заболеванием.
Как и Черчиллю со Сталиным, Рузвельту было за шестьдесят, и бремя войны не могло не стать тяжелым испытанием для человека этого возраста. Более того, по сравнению с Черчиллем, который остановился в Вашингтоне после получения почетной степени Гарварда, и Гарри Гопкинсом, который пережил опасное для жизни заболевание желудка в 1939 году и теперь страдал от пернициозной анемии, болезни печени и множества других недугов, Рузвельт казался относительно здоровым. «Мы все сошлись на том, что это необычно, – писала Дейзи в своем дневнике в конце лета 1943 года. – Кажется, будто испытания и трудности на посту президента… действуют как стимулятор для П. Они заменяют ему упражнения, которые он, в отличие от других людей, не может выполнять».
Эйфория была недолгой. В октябре Рузвельт снова заболел, и на этот раз симптомы нельзя было списать на преходящую болезнь. Все его тело болело, температура поднялась до сорока градусов, а истощение стало ужасающим. Спустя годы после смерти Рузвельта, его личного медика и главного врача военно-морского флота доктора Росса Макинтайра все еще критиковали за то, что он недооценил серьезность состояния президента. На публике Макинтайр часто вел себя именно так. На пресс-конференциях он укорял президента в неряшливой внешности, длительном отсутствии в поле зрения общественности и отмене пресс-конференций из-за простуды или приступа гриппа. На вопросы о резком похудении Рузвельта он с улыбкой отвечал, что главнокомандующий гордится своим «плоским животом».
Впрочем, невролог Стивен Ломазов, который написал статью об отношениях Рузвельта и Макинтайра, считает, что врач знал о том, насколько серьезно болен его пациент, и в ряде случаев тайно приглашал специалистов обследовать Рузвельта. Ломазов считает, что Макинтайр добровольно пожертвовал своей репутацией, чтобы защитить Рузвельта, который хотел, чтобы общественность думала об ухудшении его физического состояния не больше, чем о его полиомиелите. В первые годы войны это было возможно; но со временем несколько дней болезни превратились в несколько недель, а недели затем превратились в месяцы.
Двадцатого марта Рузвельт написал Черчиллю: «Старый приступ гриппа, который продолжался и продолжался, оставил меня с периодически повышающейся температурой, и Росс [Макинтайр] решил… что мне необходимо полностью отдохнуть в течение двух или трех недель в подходящем климате. <…> Я не вижу выхода, и я в ярости». Во время посещения Гайд-парка несколькими днями позже Рузвельт все еще был полон ярости и боли. «Я никогда в жизни не делал ничего подобного», – сказал он Дейзи. Непонятно, что он имел в виду под этим замечанием, но его следующая мысль была столь же четкой, как рентгеновский снимок души. «Роберт Льюис Стивенсон на последней стадии туберкулеза», – сказал он в никуда.
Двадцать седьмого марта Рузвельт приехал в Национальный военно-морской медицинский центр, где его обследовал доктор Говард Брюнн, молодой кардиолог с отличной репутацией. В своем отчете об обследовании Брюнн описал президента как «62-летнего мужчину с сильно ухудшающимся здоровьем, крайне высоким кровяным давлением (136/108), классическими признаками давней гипертонии, увеличенным сердцем и застойной сердечной недостаточностью». Последний симптом, который назвал Брюнн (бледное лицо и посинение губ), предполагал, что Рузвельт также может страдать от нарушения оксигенации, вызванного сердечной недостаточностью, которая приводит к стойкой тяжелой анемии. Скорее всего, не Брюнн, а Макинтайр, как главный врач президента, передал Рузвельту результаты обследования. Неизвестно, рассказал ли он президенту обо всех проблемах, но из разговоров Рузвельта с Дейзи ясно, что он знал о своей болезни сердца. Судя по тому, что он не задавал вопросов, Рузвельт знал все, что хотел знать о своем состоянии.
В апреле, во время месячного восстановления сил в поместье Бернарда Баруха в Южной Каролине, Рузвельт мечтал о выздоровлении. За прошедшие годы миллионы американцев почувствовали личную привязанность к президенту. Он был старшим братом, мудрым отцом, который видел страну в годы горькой депрессии, а теперь и во время разрушительной войны. Люди беспокоились о нем как о члене семьи. «Вы сделали много прекрасных вещей для нашей страны, – написала ему одна женщина из Бруклина. – Уединитесь у себя… дома. Отдыхайте и наслаждайтесь плодами своих трудов». Письмо от человека из Сан-Диего было в том же духе: «Я не верю в то, что надо пахать как лошадь до самой смерти, поэтому не пытайтесь нести весь мир на своих плечах». Но миллионы американцев не могли представить себе жизнь без Рузвельта. «Пожалуйста, президент Рузвельт, – написала одна женщина, – не оставляйте нас в этом мире проблем и горя. В глубине души я верю, что Бог отправил Вас в этот мир, чтобы Вы были нашей путеводной звездой».
Когда Дейзи увидела Рузвельта в середине мая, оздоровительный эффект от визита в Южную Каролину улетучился. Он выглядел «встревоженным и усталым». Но в конце весны и летом 1944 года война как раз достигла апофеоза. Тысячи девятнадцатилетних и двадцатилетних парней умирали за свою страну. Как командующий, Рузвельт считал себя обязанным подавать пример – молодым парням, их родителям, стране, миру – независимо от того, чем рискует лично он. Первую часть лета он провел в Вашингтоне, разбираясь с недовольными союзниками и готовясь к выборам 1944 года. В числе первых главным был Шарль де Голль, который злился на Рузвельта за отказ признать его притязания на пост лидера французского государства. Уинстон Черчилль был недоволен решением президента ограничить послевоенные обязанности США в Европе, взяв на себя ответственность лишь за Нидерланды и северо-запад Германии. Вопрос с Польшей также стоял ребром, и Гарриман с Кеннаном были обеспокоены тем, что Рузвельт планирует уступить страну Сталину.
Наибольшей внутренней проблемой для президента были выборы 1944 года. Как он мог объяснить американскому народу, что после беспрецедентного третьего срока претендует еще и на четвертый? Вероятно, была доля правды в утверждении Рузвельта о том, что он баллотировался на четвертый срок только из чувства долга. Но, приняв это решение, он проявил хитрость в изложении аргументов. Он предоставил скептически настроенным репортерам Белого дома копию письма, которое отправил Роберту Ханнегану, председателю Национального комитета Демократической партии. После двенадцати лет службы, сказал он Ханнегану, он не желает оставаться в Белом доме, но если американский народ, «главнокомандующий над всеми нами», прикажет ему – как солдату – баллотироваться на следующий срок, то он готов служить. В конце июля во время разговора с генералом Дугласом Макартуром Рузвельт более откровенно высказался о своем решении баллотироваться. Когда Макартур спросил президента, что он думает о своем оппоненте, губернаторе Нью-Йорка Томасе Дьюи, Рузвельт сначала возразил, а потом, после небольшого подталкивания со стороны генерала, перестал притворятся и ответил: «Я сотру в порошок этого сукиного сына [Дьюи] …если это будет последним, что мне нужно сделать». Двадцатого июля, когда Рузвельт направлялся на конференцию, проводимую на Гавайях, он получил сообщение о том, что Демократическая партия выдвинула его на четвертый срок. Кульминационным моментом поездки на Гавайи стало посещение военного госпиталя. Рузвельт велел сотруднику секретной службы медленно провезти его через палату безруких и безногих молодых солдат и морских пехотинцев, чтобы продемонстрировать, что немощь не обязательно должна быть препятствием для полноценной и продуктивной жизни. Молодые люди, с которыми он разговаривал в то утро, не знали, что президент тоже боролся со своими недугами.
