Составление истории началось в форме преданий (хадисов) и было одной из первых дисциплин, которые стали развивать арабские мусульмане. Стимулом к этим историческим исследованиям послужила заинтересованность верующих к сбору старинных рассказов о Пророке и его сподвижниках, необходимость выяснения генеалогических родственных связей каждого араба-мусульманина для определения размера получаемого государственного пособия и желание первых халифов узнать о том, как поступали цари и правители до них. Абид (Убайд), которого вызвали в Дамаск рассказать Муавии о первых царях арабов и их народностях, составил для своего царственного покровителя «Китаб аль-мулюк ва-ахбар альмадин» («Книга царей и древней истории»), которая была все еще широко распространена во времена историка аль-Масуди (умер в 956 г.). Другим специалистом в «науке о происхождении» был Вахб ибн Мунаббих (умер около 728 г.), йеменский еврей, вероятно исповедовавший ислам. Недавно опубликован один из его трудов («ат-Тиджан»), посвященный царям Химьяра.
Публичные выступления в их разнообразных формах достигли в эпоху Омейядов таких высот ораторского искусства, которые не удалось превзойти и в более поздние времена. Их использовали хатибы как орудие религиозного наставления в пятничных проповедях, к ним прибегали военачальники, чтобы поднять боевой дух войск, а правители с их помощью воспитывали в подданных патриотические чувства. Проповеди аль-Хасана аль-Басри, произнесенные в присутствии Умара II и частично сохранившиеся в биографии последнего, патриотические речи Зияда ибн Абиха и пламенные призывы аль-Хаджжаджа – все это принадлежит к числу ценнейших литературных сокровищ, доставшихся нам из тех давних веков.
На первых порах официальная корреспонденция должна была вестись кратко, лаконично и по существу. Лишь во времена последних Омейядов в моду вошел витиеватый, чрезвычайно многословный стиль. Ибн Халликан приписывает его введение придворному секретарю (то есть писцу) Абд аль-Хамиду аль-Катибу (умер в 750 г.). Его фразеология со множеством условностей и изящных оборотов выдает персидскую основу. Литературное влияние Персии можно также обнаружить и во многих ранних изречениях и пословицах.
Напряженный период завоевательной экспансии не произвел на свет ни одного поэта, хотя эта земля имела давние поэтические традиции. Ислам не был благосклонен к предводителю муз. Однако с приходом к власти светских Омейядов прежние связи с богинями вина, песен и поэзии возродились. В то время наибольший прогресс в литературе был достигнут именно в области стихосложения.
Одним из первых омейядских поэтов Кааб ибн Джуайль (умер около 705 г.) из племени таглиб, которое тогда частично приняло ислам. Несмотря на то что Кааб был мусульманином, он клянется именем Господа христиан и мусульман и одинаково высоко ставит читателей Евангелий и Корана. В его стихах христианское влияние даже более очевидно, чем у его христианина аль-Ахталя также из племени таглиб.
Аль-Ахталь (около 640–710) в поэзии был поборником дела Омейядов против теократической партии. Он без колебаний высмеивал сподвижников, когда его просил Язид, тогда как Кааб мучили сомнения. В качестве придворного поэта он входил во дворец Муавии с крестом на шее. Но христианство, как видно, не пустило глубоких корней в сердце этого распутного пьяницы, который обратился с такими словами к своей беременной жене, когда та бросилась к проезжавшему мимо епископу, чтобы коснуться его одежды, но ей удалось только зацепить хвост осла, на котором тот ехал: «Он ли, ослиный ли хвост – никакой разницы!»
Аль-Ахталь был одним из троицы, господствовавшей на поэтической сцене того периода. Двумя другими были язвительный Джарир (умер ок. 729 г.), придворный поэт аль-Хаджжаджа, и распутный аль-Фараздак (640–732), придворный поэт Абдул-Малика и его сыновей аль-Валида, Сулеймана и Язида. Все три поэта писали не только панегирики, но и сатиру. В своих восхвалениях, за счет которых они находили себе пропитание, они выполняли ту же функцию, какой сегодня служит партийная пресса. А их сатиры часто были направлены друг против друга. Как поэты они принадлежат к числу тех, кому арабские критики по сию пору не нашли достойных соперников.
При Омейядах впервые в полной мере появляется любовная лирика. Главным представителем аравийской школы был Умара ибн Абу Рабиа (умер ок. 719 г.), звезда арабской эротической поэзии. Будучи курейшитом, Умар специализировался на любовных отношениях с красивыми девушками, которые совершали паломничество в святые города. В словах сильной страсти и утонченного наслаждения он увековечил свое отношение к прекрасному полу.
Если Умар олицетворял в поэзии свободную любовь, то его современник Джамиль аль-Узри (умер в 701 г.) воспевал невинную любовь платонического рода. Он принадлежал к христианскому племени бану узра, которое обосновалось в Хиджазе. Его стихи, обращенные к Бусайне из того же клана, проникнуты нежностью, невиданной для тех дней. В качестве представителя лирической поэзии у Джамиля был соперник в лице полулегендарного Маджнуна Лейлы («обезумевший из-за Лейлы», умер около 699 г.). Кайс ибн аль-Мулаувах – так предположительно его звали – влюбился в женщину из того же племени. Она отвечала ему взаимностью, но по принуждению отца вышла замуж за другого. Потеряв рассудок от отчаяния, Кайс до конца своих дней скитался полуголым среди холмов и долин своего родного Неджда, воспевая красоту возлюбленной и мечтая увидеть ее. Лишь когда произносили ее имя, к нему возвращался разум. Маджнун стал героем бесчисленных арабских, турецких и персидских романов и поэм, превозносивших силу бессмертной любви.
Помимо любовной лирики в это время возникает и политическая поэзия. Поводом для этого стало судьбоносное назначение Язида преемником Муавии и халифом, когда Мискину ад-Дарими было поручено сочинить и публично прочесть приличествующие случаю стихи. Кульминацией подобного рода поэзии стали оды ибн Кайса ар-Рукайята (умер в 704 г.), адресованные Абдул-Мали-ку. К этому же периоду относится первая попытка составить собрание древней доисламской поэзии, и предпринял ее Хаммад ар-Равийя (то есть «передатчик», ок. 713–772). Хаммад происходил из персов и говорил по-арабски с акцентом. Он был одним из тех, кто прославился в арабской истории феноменальной памятью. Однажды, как гласит предание, он предложил аль-Валиду II, который и сам был поэтом, прочесть ему стихи только из числа доисламских на каждую букву алфавита, по сотне разных од на букву. Выслушав лично и через доверенных лиц 2900 од, халиф был вполне удовлетворен и приказал выдать чтецу 100 тысяч дирхамов.
Близость поэзии периода Омейядов к исламу и поэзии веков джахилии наделила ее чистотой стиля, силой выражения и естественным достоинством, благодаря чему она заняла положение образца для всех будущих поколений. Ее приемы и мотивы задали узор и образовали форму, в которую с тех пор изливались личные чувства и сочинения арабских поэтов. С тех пор отчетливо проявляется неспособность отстраниться от литературного наследия и создать такой труд, который бы принадлежал всему человечеству вне какого-либо временного периода. В учебниках грамматики в качестве иллюстрации неизменно использовались образцы из исламской и омейядской поэзии.
Получение формального образования в те времена было не принято. Омейяды отправляли своих маленьких сыновей в Бадию, восточную пустыню, где те могли овладеть чистым арабским языком бедуинов, научиться ездить верхом и охотиться. Пример показал Муавия, который отослал туда своего сына и будущего преемника. Общество считало образованным того, кто умел читать и писать, управляться с луком и стрелами и плавать. Более того, овладевший этими искусствами был не просто образованным – это был камиль, идеальный мужчина. Плавание как элемент идеального образования, видимо, сложилось благодаря проживанию на побережье Средиземного моря. Почерпнутые из литературы нравственные идеалы учености стремились сохранить то, что высоко ценилось в жизни бедуинов: храбрость, стойкость перед лицом бед (сабр), уважение к правам и обязанностям соседства (дживар), мужественность (муруах), щедрость, гостеприимство и верность клятве.
