К счастью, часть экономических потерь компенсировалась увеличением торговли вследствие деятельности крестоносцев. Уступки, сделанные аль-Адилем и Бейбарсом венецианским и другим европейским купцам, стимулировали товарообмен и превратили Каир в крупный перевалочный пункт для торговли между Востоком и Западом. В экспортной торговле первое место поделили между собой сирийский шелк, ароматические вещества и пряности. Далее по списку шли изделия из стекла и другие товары ремесленного производства. Дамаск, Триполи, Антиохия и Тир наряду с некоторыми другими городами были ведущими производственными центрами. Часть шелка на сирийском рынке импортировалась из Китая; пряности поступали из Аравии и других тропических стран; жемчуг доставляли из Персидского залива в порты Яффы и Триполи. Когда губернатор Дамаска послал своего агента в Шуф в Ливане, чтобы изучить возможность изготовления стрел из ветвей тутового дерева, ливанцы сильно встревожились. На базарах Алеппо, Дамаска, Бейрута можно было купить изделия из слоновой кости и металла, крашеные ткани, ковры и эмалированную керамику. В районе Бейрута производили оливковое масло и мыло, как и сегодня. В Аслите и других местах на побережье до сих пор можно видеть солеварни.
В своей экспортной торговле сирийцы не полагались полностью на иноземцев. Еще во времена Салах-ад-Дина их купцы поселились в Константинополе, где император по просьбе Салаха построил для них и их египетских коллег мечеть взамен тех привилегий, которыми пользовались византийские купцы в Сирии и Египте. Другим иностранным купцам не разрешалось постоянно проживать в византийской столице. На немецкого священнослужителя Лудольфа из Зюдхайма, побывавшего в Святой земле в 1336–1341 годах, весьма благоприятное впечатление произвели признаки процветания в Дамаске, «славном городе Акре» и других сирийских городах.
«Улицы в городе [Акре] необычайно опрятны, все стены домов одинаковой высоты и все одинаково сложены из тесаного камня, чудесно украшены стеклянными окнами и картинами, притом все дворцы и дома в городе построены не просто для удовлетворения потребностей их обитателей, но для того, чтобы служить человеческому удовольствию и роскоши. Улицы города покрывали шелковые или иные красивые навесы, не пропускающие солнечные лучи. На каждом углу возвышалась крепкая башня за оградой с железной дверью и железными цепями. Вся знать жила в хорошо укрепленных замках и дворцах на окраине города. Посреди города жили ремесленники и торговцы, каждый на своей особой улице по своему роду занятий»
[265].
Ибн Джубайр, посетивший Дамаск при Салах-ад-Дине, называет его «невестой городов», в которых он жил, и подробно описывает часы в тамошней мечети, которые днем показывали ход времени при помощи двух латунных соколов, а ночью – особыми огнями. Эти же часы отмечал и Вениамин Тудельский.
Феодальные вожди Ливана с поразительной ловкостью пользовались макиавеллиевским искусством политического маневрирования еще задолго до рождения самого этого флорентийского деятеля. Они вели эту игру, невзирая на всю неразбериху, которую вызывало поочередное воцарение Фатимидов, Айюбидов, франков, мамлюков и татар. Когда крестоносцы заняли Бейрут и Сидон, эмиры Эль-Гарба из бану бухтур владели частью прилегающей территории в качестве и предложили франкам военный союз. Эти же самые эмиры без всяких колебаний вступали в такие же отношения и с мамлюками. В состав бухтуридских вотчин входили такие небольшие селения, как Шимлан, Айнаб и Байсур, которые прежде никогда не упоминались в истории и стоят и по сей день. Во время борьбы между татарами и мамлюками эти эмиры порой были связаны с обоими лагерями – таким образом они гарантировали себе, что окажутся на стороне победителя, кто бы им ни вышел. В этих местах еще в XIV веке до н. э. поднаторели в политике осмотрительного выжидания и двойной игры «и нашим, и вашим»; все это продолжалось вплоть до времен Фахр ад-Дина и эмира Башира.
Хотя несколько арабских племен в основном с юга обосновались в горах, частично они оставались поросшими лесом. Медведи и кабаны, даже львы и онагры встречались там вплоть до XIV века. В Сирии тоже водились эти животные, о чем свидетельствует Усама, который упоминает диких ослов, газелей, львов, кабанов, гиен и леопардов. Дикие плоды и съедобные растения, а также обилие пресной воды сделали горы излюбленным местом аскетов и отшельников обеих религий. Автор конца XII века посвящает несколько глав этим мужчинам и женщинам, нашедшим приют в горах Ливана и Сирии. Ибн Джубайр с приятным удивлением отмечает, что соседи-христиане относятся к анахоретам с добротой. Суфийская литература сохранила множество легенд о об этих людях. Один ливанский мусульманин-аскет однажды остался без своего обычного пайка из буханки хлеба – откуда она бралась, неизвестно, и рискнул попросить милостыню на ближайшей ферме. Крестьянин-христианин дал ему два ячменных хлеба, но за отшельником побежала собака и непрестанно лаяла, пока не отняла и оба хлеба, и даже одежду. Аскет посетовал на жадность собаки, и тогда Бог вложил в собачьи уста такой ответ: «Я охраняю дом и стада моего хозяина и частенько остаюсь голодной, когда у него не находится еды ни для себя, ни для меня. А ты, лишившись пропитания на один день, пришел к нам и просил подаяния. Так кто из нас двоих более жаден – ты или я?»
Несмотря на политические потрясения и периоды экономического упадка, при Нуридах и Айюбидах, в частности, при Нур ад-Дине и Салах-ад-Дине, Сирия переживала эпоху высочайшего развития в сфере искусства и образования. В ее столице Дамаске до сих пор стоят свидетельства архитектурных свершений этих двух правителей. Нур ад-Дин отстроил городские стены с их башнями и воротами, а также возвел общественные здания, причем часть из них использовалась вплоть до недавних времен. Особую важность представляла больница, носившая его имя, где ныне располагается школа коммерции. На строительство этого здания пошли деньги от выкупа одного из пленных франков. Ибн Джубайр, посетивший эту больницу в 1184 году, свидетельствует, что она получала по пятнадцать динаров в день, что она была укомплектована штатом специальных контролеров, которые вели учет пациентов и больничных расходов, и врачей, которые осматривали больных и прописывали им питание и бесплатные лекарства. Историк Ибн аль-Асир лечился в этом заведении, и на его протест, что он и сам может позволить себе заплатить за лекарства, ему сказали, что не полагается отвергать щедрость Нур ад-Дина. По словам этого историка, Нур ад-Дин построил и другие больницы и странноприимные дома по всей стране. Место под больницу в Алеппо определили так: зарезали овцу, разделили тушу на части и развесили в четырех кварталах города и затем выбрали тот квартал, где мясо наутро «лучше пахло». Тот же эксперимент приписывали и ар-Рази, который выбирал место для багдадской больницы примерно на два с половиной века раньше. Египетский чиновник и писатель аз-Захири побывал в больнице в Дамаске около 1428 года в сопровождении дружелюбного персидского паломника, который, соблазненный удобствами, которые предоставлялись пациентам, притворился больным и был положен в больницу. Пощупав его пульс и тщательно осмотрев его, главный врач понял, что с этим господином все в порядке, но тем не менее прописал ему рацион из откормленных кур, ароматных шербетов, фруктов, пряных пирогов и других лакомств. Но когда пришло время, он выписал новый рецепт: «Три дня – предел пребывания в больнице».
