20 мая. Вчера Арсеньев очень интересно рассказывал, какие были мотивы, побудившие Льва Толстого сделаться отступником православной церкви. Толстой, уже после своего сочинения «Война и мир», задумал раньше всего сделаться монахом, поехал к тульскому архиерею Никандру (который это и рассказал Арсеньеву). Никандр отговорил Толстого, сказав ему про его семью, что наша религия требует, что если муж идет в монахи, то и жена должна быть тоже в монастыре. Так как жена Толстого этого желания никогда не имела, то граф свою мысль оставил. Затем вторично он явился к архиерею Никандру с мыслью, что все свое имение он желает раздать нищим, при этом привел текст из Евангелия и сказал, что сделает это, чтобы быть «совершенным», как указал Иисус Христос. Никандр на это ему сказал, что, отдав все свое имение, он все-таки не будет «совершенен», так как все люди грешны. Таким образом, Никандр опять отговорил Толстого. После этого Толстой поселился в Москве. В низу его дома жил раскольник, не приемлющий священства. У этого раскольника родился сын, который вскоре умер. Он его не крестил и похоронил в погребе, за что отсидел две недели под арестом. Старшего сына этого раскольника взяли в солдаты. Отец приказал сыну присягу не принимать. Сын приказание отца исполнил, отказался присягать и был за это наказан – два года провел в арестантских ротах. Вот эти два разговора с архиереем и затем оба случая с раскольником так подействовали на Толстого, что поколебали его веру в православную церковь, которая совсем по-евангельски не учит и не действует.
21 мая. Рассказывал Арсеньев о Толстом. Типично, как Толстой, встретив Арсеньева в глубокой печали после смерти его жены, высказал ему утешение, начав с того, что чем люди развитее, тем они легче переносят горе. Затем Толстой спросил Арсеньева, знает ли он рассказ про индийскую царицу, которая потеряла единственного сына, как она была печальна, как просила Будду, чтобы он ее утешил. Будда ей сказал, чтобы она отыскала такую семью, в которой никогда дети не умирали, тогда она утешится. Искала царица долго, но такой семьи не нашла; сказала это Будде, который ей ответил: «Ты видишь, что у всех есть горе. Утешайся тем, что нет такого человека, у которого горя не было бы». Арсеньев говорит, что эти слова Толстого не только его не успокоили, но еще больше расстроили.
23 мая. Вчера Клейгельс, говоря с Е. В. про теперешнее положение общества, признался, что есть много тревожных симптомов, что Рачковский не преувеличивает, но что меры принимаются. Уже давно, по его словам, проявились тревожные симптомы, которые очень озабочивают властей, но про все это приходится скрывать, а показывать спокойный вид. Сказал он, что в этом году накануне 1 марта шла у полиции страшная работа – истребить все прокламации, которые были присланы сюда массами.
24 мая. Говорили сегодня за завтраком о последних causes cèlebres
[76] – делах Болдыревой, Скитских, Коноваловой и др. При этом Дейтрих рассказал два-три дела, которые в печать не проникли, так как было запрещено о них писать. Одно из них ужасно безобразно. Случилось это в Ярославле с одним архимандритом, к которому часто являлась одна дама. Однажды с этой дамой он так поссорился, что между ними завязалась драка. Архимандрит лежал в постели, дама села на него и его била. Он позвонил келейника, который вместе с ним начал бить эту даму, и так ее избили, что она умерла. Надо было скрыть следы. Решили ее сжечь в печке, стали ее туда втискивать, но сжечь никак не могли. Тогда позвали протодиакона, который дал совет разрубить ее на куски и затем всюду рассовать. Сказано – сделано. Затем начали в разных местах находить куски ее тела. Снаряжено было следствие, и преступление это было открыто. Архимандрита приговорили к каторге в Сибирь. На суде он сознался, что, бывши еще в другом монастыре, он таким же образом убил одну женщину. За последнее время наше духовенство делается из рук вон плохо. Пора Победоносцеву уступить свое место обер-прокурора свежему человеку, который избавил бы Синод от Саблера, про которого людская молва много нехорошего передает.
30 мая. Рассказывал генерал Андреев, как в Ревеле вел. кн. Владимир Александрович сконфузил Саблера, прося его дать объяснение одного возгласа во время освящения храма. Саблер почесал себе лоб и начал объяснять, но так туманно и так неуверенно, что вел. князь, выслушав его объяснение, сказал, что у него есть другое объяснение этого возгласа, который ему был разъяснен в юности его законоучителем и с объяснением товарища обер-прокурора ничего общего не имеющее. Саблер был очень сконфужен.
1 июня. Был Ухтомский. Он того взгляда, что Россия расшивается по всем швам, что нет у нас на окраинах единства политики: Бобриков в Финляндии совсем иначе действует, чем Имеретинский в Варшаве. Из Екатеринославской губ., с заводов, идут самые грустные вести; там прокламации распространяются в огромном количестве, и в них, между прочим, такие ужасы пишутся, что царя непременно убьют и всю его горностаевую мантию затопчут в грязи. Про гр. Муравьева Ухтомский говорит с большим негодованием, что его иностранная политика плачевна. Но Муравьев пользуется таким доверием царя, что против него нельзя ничего сказать царю, как и против членов его семьи; нельзя довести до его сведения, что сыновья вел. кн. Владимира, особенно Борис, ведут себя так непристойно, что роняют престиж царской власти, которая им все дозволяет. При разговоре с царем о вел. князьях и людях, которым он доверяет, если говорится о негодности этих людей, лицо царя делается каменным, он упорно смотрит в окно и прекращает аудиенцию.
11 июня. Вчера долго беседовала с Г. М. Ванновским. Про Куропаткина он сказал, чтобы закусил удила. Например, подъезжая к Петербургу, по случаю военных действий в Китае, он с дороги посылал депеши: назначал главнокомандующего в Китай и проч. Когда же он приехал в Петербург, ему здесь сказали, что царь уже сам распорядился насчет этих назначений.
18 июня. Был Ванновский. Говорил про Куропаткина, что он вредный для России военный министр, который только фокусами занимается. Теперь недавно вышел от него приказ мобилизовать Приамурский и Сибирский военные округа, но так как он не знает, что делать потом, когда войска будут мобилизованы, то про это он спрашивает Главный штаб, на котором не лежит обязанность указывать, что делать. По мнению Ванновского, войны с Китаем нет и не должно быть, мобилизация эта не нужна; что вся война придумана, вызвана адмиралом Алексеевым, генералом Гродековым и самим Куропаткиным раздута, так как оба последние генерала – школы Скобелева, им понадобилось получить Георгия степенью выше той, которая уже у них есть.
В Министерствах иностранных дел и финансов точно такой взгляд, что войну эту можно было предотвратить еще в январе, что адмирал Алексеев знал, что китайцы в возбужденном состоянии против немцев и англичан, которые у них начали делать захваты и строить железные дороги, а не против русских; что тогда русские могли бы сделать десант в Таку без всяких дурных последствий. Но тогда георгиевского креста было бы не за что получить. Теперь же там постараются все раздуть до высших размеров.
21 июня. Был Пантелеев. Посылают его в Ташкент, чтобы там разобраться в деяниях вел. кн. Николая Константиновича, который при живой жене вторично женился на молодой гимназистке.
