2 ноября. Сухомлинов говорил, что в Киевском университете меньше всего занимаются наукой, что там и профессоров-то нет. По его сведениям, в эту минуту в университете большие беспорядки, поэтому неудивительно, что Глазов (министр народного просвещения) в университете не был. Все эти дни в Петербургском университете тоже неспокойно, там происходят грандиозные сходки.
Скальковский, который теперь из либерала превратился в консерватора, сказал сегодня, что Зверев призывал всех редакторов к себе и дал указание – умерить тон.
4 ноября. Зверев сегодня говорил, что печать страшно разнуздалась, но поделать он ничего не может, – этих писателей надо наказывать, а ему дано теперь только право их увещевать и просить. Когда Е. В. его спросил, будет ли назначена комиссия по печати, Зверев отвечал отрицательно, и из его слов можно было понять, что он против комиссии, потому что комиссия может разработать такие законы, которые узаконят теперешние беззакония, но что настоящую свободу, которой теперь пользуется пресса, если б только пожелали, сразу могли бы отнять.
При Звереве Жаконе спросил по телефону, правда ли, что отложен земский съезд до января. Зверев сказал: «Скажите, что отложен. Хотя это и не так, но лучше, чтобы писали, что отложен». Что-то есть такое с этим земским съездом, что трудно понять. Зверев сказал, что скоро все будут Мирским недовольны, что съезд отложен, что печать придерживают и т. д. Про Мирского Зверев сказал, что он хороший человек, но беда его, что слушается «мальчишек». Имена этих «мальчишек» Зверев не назвал. Был вчера Рыдзевский. Про Зубатова сказал, что его не берет. Сказал, что в деле полиции находится пока, как в лесу, что ему поручено только полицейское дело, что политического проводить не может.
Зверев также сказал, что в «Русском слове» был напечатан фельетон священника Петрова «Великий инквизитор», в котором страшно разбирается Победоносцев. Сегодня этот фельетон напечатан также в «Спб. ведомостях», что про него никто ему не доложил.
5 ноября. Все разговоры вокруг завтрашнего съезда земских представителей. Говорят, что он как бы не разрешен, но все-таки соберутся земцы. По словам Рыдзевского, никому не возбраняется собираться на частных квартирах, но здесь «частной квартирой», кажется, будет помещение Петербургской земской управы. Говорит, что рабочие и молодежь готовят беспорядки. В университете безобразия продолжаются, во всех городах тоже неспокойно. В Варшаве были беспорядки на польской подкладке. 30 ноября будут судить убийцу Плеве – Сазонова.
6 ноября. Была Мясоедова-Иванова. Про Хилкова она сказала, что жена так его забрала в руки, что теперь не он министр, а она. Собирался Хилков ехать в Сибирь, но царь его не пустил. Хотел он там строить второй путь, но так как путь этот в 6 месяцев выстроить нельзя, а будет он готов, по всем вероятиям, только к концу войны, то решено, чтобы Хилков здесь остался, чтобы путь этот окончили в 7 лет. Кутайсов из Иркутска бомбардирует, что там голод. Царь спросил Хилкова, правда ли это? Хилков отвечал, что про голод в Иркутске не слыхал, но надо думать, что есть, если генерал-губернатор про это пишет. У себя же дома Хилков говорил, что голода нет, что за говядину в Иркутске платят 22 коп. за фунт.
Н. И. Петров говорил, что Куропаткин требует теперь кредит в 600 тыс. руб. в месяц для главнокомандующего, 3 командующих и их штабов. Кутепову сказала жена Гриппенберга, что за последнее время ее муж получал ужасные депеши от Куропаткина, который его торопит скорее приехать в армию.
Прислали сегодня из «Телеграфного агентства» депеши, не разрешенные цензурой. Одна из них из Москвы. В ней говорится, что собрались вчера в железнодорожном клубе земские врачи, высказывали в речах неудовольствие, что «Русские ведомости» слишком слабо пишут про конституцию, послали депешу сюда, Шилову, прося его действовать не полумерами, а открыто требовать конституции.
7 ноября. Минчагин говорил, что Витте и Дурново у Мирского очень часто бывают, подолгу сидят. Минчагин возмущен Дурново, сколько на него анонимных и не анонимных писем получал Плеве, в которых говорилось, что Дурново – взяточник, а теперь он первый человек в министерстве, всем орудует. Говорил Минчагин, что хорошо еще, что Мирский прогнал Скандракова, что он дрянной человек; что, когда Плеве был убит, Минчагин возмущался, что он убит, что лежит на улице, на это Скандраков сказал, что если бы это не случилось сегодня, то завтра бы случилось, что также он валялся бы на улице. Остался при Мирском только Хоткевич, который глупый и болтун. Мирский один ездит без выездного, только Минчагин едет впереди. Никто не знает, когда он выезжает, а Хоткевич всегда оповестит полицию, и по пути Мирского всегда ее много. С Лопухиным Мирский уже давно не видался, никогда Лопухин у него не завтракает и не обедает, а Зверев часто завтракает.
Говорят, что земцы собираются на частной квартире у присяжного поверенного Корсакова, тверитянина, брата того, который сочинил адрес, вызвавший у царя слова «бессмысленные мечтания». Самое туманное во всем этом – неизвестность насчет взглядов царя на политику Мирского.
Дедюлин говорил про беспорядки, которые творятся во всех городах по случаю призывных, что лучше ли делают, что кабаки закрыты в минуту их приезда в город. Пришли все к убеждению, что лучше винные лавки закрывать, но для приезжающих призывных устраивать угощение от города и обывателей.
8 ноября. Сегодня говорили, что в публике явилось недоумение, почему съехавшиеся земцы собираются на частной квартире, – значит, правительство не приглашало этих лиц, а всюду прошел слух, что они были вызваны. С этим съездом выходит так, что министр разрешил собраться, а царь не дозволил этого собрания.
Вчера Катенин (председатель Цензурного комитета) сказал, что первый номер новой газеты «Наша жизнь» был такой ужасный, что он его задержал, но на другой день Мирский приказал его выпустить.
Сегодня депеша в «Агентстве» из Харькова, что там студенты и рабочие вели себя неспокойно, но эта манифестация прошла без кровопролития. Погорелко, харьковский городской голова, говорил, что подобная манифестация уже была в Харькове.
9 ноября. Земцы заседают в разных помещениях, то в одном, то в другом, и в своих заседаниях неуклонно проводят свои конституционные планы. Люди порядка желали бы, чтобы эти «милостивые государи» устроили скандал. Штюрмер убежден, что они скандала не учинят из расчета, чтобы иметь право вновь сюда собраться. Мирский мирволит съезду, а партия порядка у него в загоне.
В Петербурге находится Головин (писатель, его псевдоним – Орловский), к нему примкнули консерваторы. Он написал записку, которую хотел напечатать в «Гражданине», которая прямо ратует за самодержавие. Мещерский принял ее от Павлова и хотел ее напечатать, но в это время явился туда Бурдуков, сказал Мещерскому, что надо спросить цензуру, можно ли печатать. Отдали записку Звереву, тот ее показал Мирскому, и Мирский ее запретил печатать.
10 ноября. Батьянов сказал, что войска, с которыми он ездил прощаться в Витебск, неохотно идут на войну. Привез он известие, что в Варшаве Люблинский полк отказался идти на войну, что 8 человек из полка решено повесить. У бедных солдат нет альтернативы: пойдут на войну – убьют, не захотят идти на войну – тоже убьют, – и хочешь не хочешь, должен идти в солдаты в этой всеобщей воинской повинности.
