Как и во времена М. И. Калинина, председатель Президиума Верховного Совета СССР не входил в узкую руководящую группу Политбюро ЦК ВКП(б) – Президиума ЦК КПСС. А. А. Громыко констировал в своих воспоминаниях: «При [позднем] Сталине в заседаниях участвовали только члены Политбюро. Кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК в помещении, где проходило обсуждение вопросов, как правило, отсутствовали. Сами заседания напоминали беседу. Если посмотреть со стороны, то вроде бы собралось несколько человек и просто ведут друг с другом о чем-то разговор. Не устанавливалось никакой очередности или регламента. Строго соблюдалось лишь одно правило: если выступает кто-то, то, сколько бы он ни говорил, его не перебивали. Наверное, поэтому все члены Политбюро сами приучили себя излагать свои мысли коротко. Никто длинных речей не произносил. Однако, если выявлялась необходимость, то один и тот же человек мог брать слово два-три раза и даже больше. За это Сталин не упрекал. Наиболее часто, по-моему, выступали Молотов, Маленков, Булганин, Каганович. Остальные говорили реже. Нерегулярно в заседаниях участвовал Ворошилов и совсем редко Шверник (курсив наш. – С.В.)»
[24]. Судя по всему, председателя Президиума Верховного Совета СССР вызывали к Хозяину для обсуждения конкретных вопросов, непосредственно находящихся в компетенции советского парламента.
В 1951 г. на закрытом партсобрании аппарата Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверник подчеркнул: «…болтунов, не умеющих хранить партийную тайну, надо ловить за языки и вырывать эти болтливые языки в необходимых случаях». Как тут не вспомнить крылатое высказывание современного парламентария о том, что «Дума – это вам не место для дискуссий»
{983}.
После Великой Отечественной войны сессии Верховного Совета СССР остались доброй традицией показного решения рядовыми советскими гражданами государственной важности вопросов посредством голосования «выборных» «представителей». Д. Т. Шепилов описал типичную парламентскую сессию (1951) следующим образом:
«… Работа сессии шла “нормально” – как работа всех предыдущих и последующих сессий Верховного Совета.
Без каких-либо вопросов и обсуждений на заседаниях палат единогласно принимались заготовленные предложения о Председателях и заместителях Председателей Совета Союза и Совета Национальностей, о порядке дня сессии, о составе постоянных комиссий: законодательных предположений, бюджетной и по иностранным делам. В последующие годы было прибавлено еще несколько комиссий (экономическая, по науке и культуре). Но все знают, что комиссии эти никакой роли в жизни государства не играют и чаще всего не работают вообще, хотя могли бы быть очень важными инструментами советской парламентской демократии.
Дальше обычно заслушиваются доклады о государственном бюджете и народнохозяйственном плане на предстоящий год. По этим докладам в течение нескольких дней в обеих палатах ведутся прения. Но эти прения на девять десятых никакой связи с содержанием доклада не имеют. Депутаты, которым предназначено выступать, прибывают на сессии с заранее подготовленным текстом, который во всех случаях представляет собой самоотчет или сообщение о положении дел (или выполнении плана) в данной республике, области, на предприятии, в колхозе, отрасли культуры. На проектировку бюджета или плана ход прений никакого влияния не оказывает, хотя иногда ради декорума по окончании прений и “подкидывается” какая-то сумма на такой-то объект, упомянутый в прениях.
Иногда на сессию выдвигается какой-нибудь международный вопрос. В таком случае заранее в аппарате ЦК и в редакции “Правды” заготавливается несколько текстов речей в прениях, каждая из которых вручается для произнесения определенному депутату: секретарю обкома, академику, военачальнику, сталевару, доярке, учительнице.
Председатель Совета министров и члены правительства – министры, идя на сессию, и не помышляют о том, что нужно доказать депутатам убедить их в правильности линии и практической деятельности правительства или данного министерства (их от этой необходимости избавил в конце 1917 г. сам Ленин. – С.В.), испросить согласия на какие-то важнейшие мероприятия на следующий год и т. д. Они знают, что фактически никто из них не подотчетен парламенту.
Ни один из руководителей, идя на сессию, не опасается, что он может здесь подвергнуться критике. Все депутаты достаточно дисциплинированы и знают, что критиковать кого-либо из руководителей можно лишь в том случае, если на это дана команда сверху. Тогда уже каждый из выступающих должен присоединиться к критике и подвесить на критикуемого свою гирю. Иначе он может быть заподозрен в сочувствии к тому, в отношении которого сверху “дана команда”. […]
Никаких вопросов по законопроектам, тем более с оттенком сомнения, на сессиях задавать не принято. Обсуждение ведется только в духе безоговорочного одобрения доклада и законопроекта, т. е. теряет всякие элементы обсуждения. Голосование может дать только единственный результат – единогласное утверждение выдвинутых предложений, т. е. теряет смысл и цель само голосование. […]
В свободное от заседаний время депутатов хорошо и бесплатно кормят. На время сессий обычно организуется выставка промтоваров или открывается магазин, где депутаты могут приобрести дефицитные вещи: шерстяные кофты, обувь, продукты и пр. По вечерам депутатов водят на спектакли.
На пятый или шестой день сессии без каких-либо обсуждений, вопросов, персональных отводов, единогласно утверждаются все указы, принятые между сессиями, а на первых сессиях после выборов открытым голосованием избирается Президиум Верховного Совета СССР и утверждается правительство – Совет министров СССР. Нагруженные покупками, депутаты разъезжаются по домам до следующего года»
{984}.
Однако некоторый, совершенно непредвиденный И. В. Сталиным, негативный эффект в деятельности советских «парламентариев» все же имел место. Так, одним из непосредственных поводов для репрессий нескольких генералов в 1950 г. стала депутатская деятельность генерала Василия Гордова. 28 декабря 1946 г., находясь на кухне своей квартиры с супругой, певицей Т. В. Гурьевой, и своим заместителем генералом Ф. Рыбальченко, В. Н. Гордов заявил: «Что меня погубило – то, что меня избирали депутатом. Вот в чем моя погибель. Я поехал по районам, и когда все увидел, все это страшное – тут я совершенно переродился. Не мог я смотреть на это… Я сейчас говорю, у меня такие убеждения, что если сегодня снимут колхозы, завтра будет порядок, будет рынок, будет все. Дайте людям жить, они имеют право на жизнь, они завоевали себе жизнь, отстаивали ее!»
{985}. В начале 1947 г. за подобные «контрреволюционные» разговоры арестовали вначале Филиппа Рыбальченко, а затем и Василия Гордова. В августе 1950 г. оба они были расстреляны – в числе других генералов, слова которых вызвали у Хозяина и его «компетентных органов» подозрения в неблагонадежности
{986}.
