* * *
Нельзя представить что-либо более действительное, чем эти объезды. С течением времени, когда была усовершенствована система шпионов и служителей (familiares), они стали менее обычны; но в первые годы инквизиции они принесли ей огромные услуги. За несколько дней до своего прибытия инквизитор извещал духовные власти, чтобы они в назначенное время созвали народ, обещая известные индульгенции тем, кто явится. Часто инквизиторы добавляли при этом, что не явившиеся будут подвергнуты отлучению; но это было с их стороны превышением власти, и подобные отлучения признавались не имеющими силы. К собранному таким путем населению инквизитор обращался с речью о чистоте веры; затем он требовал всех жителей известного района явиться к нему в течение шести или десяти дней и сообщить ему все, что им известно относительно лиц, виновных в ереси или подозреваемых в этом, также относительно лиц, говоривших что-либо несогласное с догмами веры или ведущих жизнь, отличную от жизни большинства верных. Всякий, кто не повиновался этому приказанию, подвергался ipso facto отлучению от Церкви, которое мог снять только один инквизитор; а повиновение давало индульгенцию на три года.
* * *
В то же время инквизитор провозглашал "срок милосердия", продолжительностью от пятнадцати до тридцати дней, в течение которого всякий добровольно явившийся еретик получал снисхождение, если он сознавался в своих заблуждениях, отрекался от них и давал подробные сведения о своих единоверцах. Это снисхождение иногда было полным, иногда же оно обусловливало только отмену более суровых мер наказания, каковы: смерть, тюрьма, конфискация и изгнание.
Впервые сведения об этой милости, ограниченной определенным сроком, мы находим до 1235 года. В 1237 году один виновный отделался, благодаря этому, легкой епитимьей; ему приказали совершить два небольших паломничества, уплатить инквизиции штраф в десять ливров morlaas – "во имя любви к Богу", и в течение всей своей остальной жизни помогать ежедневно одному нищему.
По окончании "срока милосердия" никому не давалось прощения; во время этой отсрочки инквизитор должен был сидеть дома, всегда готовый принимать признания и доносы; длинные ряды вопросов были выработаны уже заранее, чтобы облегчить ему допрос являвшихся.
Еще в 1387 году брат Антонио Секко, в деле еретиков вальденских долин, начал с того, что вывесил по церквам Пиньероля объявление, что всякий, кто в течение восьми дней сам донесет на себя или донесет на других, избавится от всякого публичного наказания, за исключением случаев ложной клятвы, данной перед инквизицией. Все, кто отказывался явиться, отлучались от Церкви.
* * *
Бернар Ги утверждает, что этот порядок ведения дел был очень плодотворен не только потому, что он вызывал много обращений, но и потому, что он доставлял указания на многих еретиков, которые остались бы неизвестными: всякий кающийся был обязан указывать всех, кого он знал или подозревал. Особенно настаивал он на ведении подобного расследования, когда дело шло о том, чтобы схватить "Совершенных" катаров, которых, благодаря их обыкновенно скрытной жизни, могли выдать только лица, пользующиеся их доверием. Легко представить себе, какой ужас охватывал общину, когда в ней неожиданно появлялся инквизитор и начинал собирать доносы. Никто не мог знать, какие толки ходили о нем; никто не мог знать, к чему прибегнут личная вражда и фанатизм, чтобы скомпрометировать его перед инквизитором. И католики, и еретики имели равное основание волноваться.
Человек, который почувствовал склонность к ереси, не имел уже более ни минуты покоя при мысли, что слово, сказанное им мимоходом, могло быть сообщено инквизитору его близкими и его самыми дорогими друзьями; под влиянием этой мысли он уступал перед чувством страха и выдавал другого из боязни не быть выданным самому. Григорий IX с гордостью вспоминает, что в подобных случаях родители выдавали своих детей, дети – своих родителей, мужья – жен, жены – мужей.
Мы смело можем верить Бернару Ги, что всякое разоблачение вело за собой новые, пока, в конце концов, вся страна не покрывалась невидимой сетью; он добавляет при этом, что многочисленные конфискации, бывшие следствием этой системы, также играли здесь видную роль.
* * *
Ареной этих предварительных действий обыкновенно являлся монастырь того ордена, к которому принадлежал инквизитор, если в данной местности был такой монастырь, или дворец епископа, если таковой был в городе. В других случаях занимались церкви или муниципальные здания, так как все власти, и светские, и духовные, были обязаны оказывать всякое, зависевшее от них, содействие. Тем не менее у каждого инквизитора была своя главная квартира, где он должен был хранить показания обвинителей и признания обвиняемых; туда также уводил он под конвоем, который обязаны были давать ему светские власти, арестованных, которых, по его мнению, надо было держать при себе; что же касается других, то он ограничивался тем, что приказывал им явиться к нему в определенный день, потребовав от них предварительно поручительства.
* * *
В первое время местом заседания судилища был монастырь нищенствующих; общественная же или епископская тюрьма была к услугам инквизитора для размещения его арестованных. Со временем были выстроены специальные здания, снабженные одиночными камерами и темницами
[94], где несчастные всегда находились под наблюдением своих будущих судей. Здесь же обыкновенно происходило судебное разбирательство, хотя иногда оно имело место и во дворце епископа, особенно если этот последний был ревностен и работал вместе с инквизитором.
Сначала не было надобности в определении минимального возраста инквизитора; провинциал мог выбрать любого из членов своего ордена. По-видимому, были часты случаи назначения молодых, неопытных людей, так как Климент V, в своей реформе инквизиции, определил минимальный возраст инквизитора в сорок лет. Бернар Ги протестовал против этого, указывая на то, что часто более молодые люди были способны к выполнению инквизиторских обязанностей и что не требовалось известного возраста для епископов и их викариев, а они между тем пользовались инквизиторской властью. Тем не менее изданное правило осталось в силе. В 1422 году тулузский провинциал назначил инквизитором в Каркассон 32-летнего брата Раймунда Лилльского; хотя он и был утвержден генералом ордена, но все же обратились к Мартину V, который предписал оффициалу Але произвести расследование, и если брат будет признан достойным, то сделать для него исключение из канона Климента.
[95]
* * *
По большей части, дела велись одним инквизитором, но иногда их было двое. Ведший дело инквизитор обыкновенно имел помощников, которые производили следствие и снимали предварительный допрос; он мог просить провинциала дать ему столько помощников, сколько находил нужным, но не имел права сам выбирать их. Иногда в том случае, когда епископ горел желанием преследования, он самолично выступал в роли помощника инквизитора; чаще же им являлся приор местного доминиканского монастыря. Там, где государство несло издержки по содержанию инквизиции, по-видимому, был известный контроль за числом помощников инквизитора; так, в Неаполе в 1269 году Карл Анжуйский давал инквизитору только по одному помощнику.
