Герцог переслал эти письма Иоанну Люксембургскому, который согласился продать свою пленницу за предложенную сумму. Бедфорд должен был созвать штаты Нормандии и назначить особый налог, чтобы собрать нужную сумму. Наконец, 20 сентября деньги за Жанну были внесены, и она освободилась из плена.
****
Во время всех этих проволочек Карл VII, к своему вечному стыду, не сделал ничего, чтобы спасти женщину, которой он был обязан короной. В течение долгого дела, возникшего после этого, он даже не просил Евгения IV или Базельский собор перенести дело на их суд, между тем как в столь серьезном деле было бы трудно отказать ему. Несомненно, последние услуги Жанны не были столь блестящи, как первые; быть может, Карл признал, что она была только простая женщина; быть может, также он успокоил свою совесть тем, что если Жанна была действительно посланницей Бога, то можно было положиться на Бога, который выведет ее из этого испытания. Кроме того, партия мира при дворе, имевшая во главе своей любимца короля Ла Тремуйля, отнюдь не желала, чтобы героиня получила свободу, и слабый и себялюбивый монарх предоставил Жанну ее судьбе, как двадцать лет спустя он бросил Жака Кер.
****
Между тем, Жанна под сильной охраной – из боязни, чтобы она не ускользнула при помощи какого-либо чародейства, была переведена из Мариньи в замок Болье, а отсюда в замок Боревуар. В этой последней тюрьме Жанна возбудила к себе сострадание владелицы Боревуара и фрейлины Люксембургской, тетки Иоанна. Последняя написала своему племяннику письмо, полное горьких упреков, когда узнала, какой договор заключил он с англичанами. Обе дамы попытались убедить Жанну надеть женское платье.
Очевидно, их доброе отношение произвело на нее довольно сильное впечатление, так как впоследствии она заявила, что она переменила бы платье из любви к этим дамам скорее, чем ради какой-либо другой женщины во Франции. Но ее мятежную энергию раздражало это долгое тюремное заключение; два раза она пыталась бежать. Раз ей удалось запереть в свою камеру своих стражников, и она убежала бы, если бы тюремщик не заметил ее и не схватил. Затем, когда она узнала, что будет выдана англичанам, то с отчаянья бросилась с высоты своей башни в ров. Ее Голоса запретили ей это, но она заявила, что предпочитала смерть плену в руках англичан; впоследствии ей поставили в вину эту попытку на самоубийство. Ее подняли в бессознательном состоянии, но она не умерла; ее ожидала более ужасная судьба, и она быстро оправилась. Она имела полное право оплакивать свое выздоровление, когда ее везли в Руан закованную в цепи и заключенную в тесную темницу, где грубые стражники наблюдали за ней день и ночь. Говорят даже, что она с оковами на запястьях рук, на талии и на лодыжках ног была заключена в железную клетку, нарочно для этого сделанную. Она была выдана Церкви, а не светским властям, и ее должны были запереть в церковную тюрьму, но англичане купили свою добычу и оставались глухи ко всем требованиям. Охрана пленницы была поручена Варвику, и он не хотел никому доверить ее.
* * *
Пьер Кошон не торопился начать свое бесславное дело. Прошел целый месяц; в Париже были недовольны этою медленностью. Столица, всецело стоявшая на стороне англичан, питала против Жанны особую ненависть не только за то, что Девственница обещала своим солдатам во время осады разрушить город и перебить жителей, но и за то, что успехи Жанны вызвали, в ожидании господства короля, нечто вроде блокады, от которой парижане много страдали. Эта ненависть сказалась устами докторов университета, которые уже с самого начала преследовали Жанну с неутомимой жестокостью. Недовольные тем, что благодаря их вмешательству пленница была выдана англичанам, они послали 21 ноября П. Кошону письма, в которых упрекали его за ту медленность, с которой он приступал к делу; в то же время они писали английскому королю, прося его, чтобы дело разбиралось в Париже, где легко можно бы было найти много ученых богословов. Однако Кошон еще колебался.
Быть может, ознакомившись с данными, на которых ему приходилось основывать преследование, он увидал их слабость, чего не могли заметить люди, ослепленные духом партии. Быть может, он был занят собиранием сведений о всех мелочах из жизни Жанны, как это видно из его допросов, свидетельствующих о поразительном знакомстве с мельчайшими фактами, на которых можно было основать обвинение.
Кроме того, надо было соблюсти некоторые предварительные формальности. Юрисдикция Кошона имела силу, так как обвиняемая была взята в плен в епархии Бове; но прелат в то время был изгнан из своей епархии, и, мало того, от него требовали, чтобы он вел дело не только в другой епархии, но даже в другой провинции. Архиепископство Руанское было вакантно, и Кошон прибег к следующему средству: он обратился к членам капитула с просьбой разрешить ему устроить заседания духовного суда в пределах их судебного округа. Просьба была любезно удовлетворена, и епископ выбрал собрание экспертов, которые бы приняли участие в деле в качестве асессоров. Университет послал ему большое число таких экспертов, причем все расходы приняло на себя английское правительство; но труднее было найти соучастников среди прелатов и докторов самого Руана. На одном из первых заседаний Николай Гуппеланд прямо заявил, что ни Кошон, ни другие судьи, принадлежащие к партии, враждебной Жанне, не имеют права заседать, тем более что обвиняемая была уже допрошена архиепископом Реймса, которому подчинена была епархия Бове.
****
Эти слова обошлись Николаю дорого: его заключили в руанский замок и грозили изгнанием в Англию и потоплением. Его друзьям удалось в конце концов добиться его освобождения. Все приглашенные принять участие в судилище скоро убедились, что малейшее проявление расположения к обвиняемой навлекало на них мщение англичан; нашли нужным подвергать штрафу всякого, кто пропустит заседание. В конце концов было собрано достаточно богословов и юристов; насчитывалось от пятидесяти до шестидесяти членов, среди которых были такие люди, как аббаты Фекампа, Жумьежа, С.-Катерины, Кормейля, Прео, приор Лонгвилля, архидиакон и казначей Руана и другие видные лица. 3 января 1431 г. были изданы королем грамоты, повелевавшие выдавать Жанну Кошону всякий раз, когда явка ее будет необходима; всем королевским чиновникам было приказано помогать епископу по первому его требованию. Как будто виновность Жанны была уже установлена, и в грамотах перечислялись ереси и злодеяния обвиняемой, а в заключение многознаменательно говорилось, что если Жанна будет оправдана, то ее не следует выпускать на свободу, но надо отдать под охрану короля.
* * *
Однако Кошон только 9-го собрал своих экспертов, в этот момент в числе только восьми, и представил им все, сделанное им по делу до сего времени. Судьи решили, что собранных улик недостаточно и что надо произвести дополнительное следствие; они протестовали также, но безуспешно, против содержания Жанны в гражданской тюрьме. Немедленно были приняты меры для производства новых расследований. Николая Байльи уполномочили отправиться собрать подробности относительно детства Жанны; он привез сведения, вполне благоприятные для обвиняемой; Кошон уничтожил его донесение и отказался уплатить расходы по поездке. Приняли инквизиционную систему, состоявшую в том, чтобы заставить самое обвиняемую выдать себя. Один из членов судилища, Николай д'Уазелер, переоделся в светское платье и был допущен в камеру Жанны. Он притворился лотарингцем, заключенным в тюрьму за верность Карлу VII, и, таким образом, снискал себе доверие пленницы, которая привыкла с ним говорить совершенно откровенно. Затем Варвик и Кошон, сопровождаемые двумя нотариусами, спрятались в соседней камере, перегородка которой была просверлена, между тем как Уазелер заставлял Жанну говорить о своих видениях. Но хитрость не удалась; один из нотариусов, мало знакомый с инквизиционным делопроизводством, заявил, что подобный прием незаконен, и смело отказался участвовать в нем. Тогда каноник Бове, Жан Эстиве, исполнявший обязанности обвинителя, испробовал то же средство, но также безуспешно.
[182]
