– Я знаю, что она не хотела…
Граф Люсьен резко обернулся к ней, жестом приказывая ей замолчать.
– Выслушав ее историю, я кое-что осознал. Полагаю, это и входило в ее намерения. Однако поверьте, это не играет роли.
– Важно лишь мнение его величества.
– Да.
– Но ведь ему ничего не стоит отпустить ее.
– Ничего не стоит? – воскликнул Люсьен. – Он утратит шанс обрести бессмертие.
– Она не в силах даровать бессмертие, граф Люсьен, клянусь вам. Это во власти одного лишь Господа.
Граф Люсьен мрачно глядел вниз, на раскинувшиеся возле дворца сады.
– Простите меня, – пробормотала Мари-Жозеф.
– Я надеялся… – Граф Люсьен покачал головой. – Что же будет, когда он умрет?..
– Нам всем предстоит умереть. Но ее он убьет, ничего не получив взамен.
– Почему? Он может покорить русалок по соображениям государственной важности. Это послужит к его вящей славе и упрочит его власть. Это покажет всем, насколько сильна Франция.
– Не слишком ли многого вы требуете от одной маленькой русалки? Неужели ей предстоит еще выиграть войну, положить конец голоду и наполнить казну?
– Если бы она смогла выполнить все эти условия, оставшись в живых, – предположил Люсьен, – то его величество, пожалуй, освободил бы ее.
Луна, почти полная, расцвела над крышей дворца за их спинами. Растрепанное облако проплыло мимо, скрыв лунный лик, и серебристый свет луны словно осыпался падающими лепестками. Серебро облило блеском голову и плечи графа Люсьена, его коротко остриженные волосы, белокурые, льняные, цвета белого золота. Лунный свет обвел его профиль, изгибы его бровей.
Мари-Жозеф удивленно ахнула, и Люсьен обернулся к ней.
– Вы – не сын его величества!
– Я же говорил вам, что нет, – отвечал Люсьен.
– Вы – сын…
– Я – сын своего отца, – отрезал Люсьен, пытаясь отвлечь ее от опасных прозрений.
– …королевы! – воскликнула она. – Королевы Марии Терезии! У вас такие же светлые волосы, такие же серые глаза, как у нее! Она любила вас…
Мало кто догадывался об истинном происхождении Люсьена, а если и догадывался, то весьма осмотрительно молчал.
– Мой отец был великой любовью всей ее жизни. – Люсьен не мог солгать Мари-Жозеф де ла Круа. – И он любил королеву. Ее одиночество, ее грусть вызывала у него острое сочувствие. Он любил и уважал короля и служил ему верой и правдой. Королевы нет в живых, и никакие упреки ее уже не коснутся, но жив мой отец: если вы публично объявите о своих подозрениях, то обвините его в государственной измене, а меня…
– Я никогда более не пророню об этом ни слова, – пообещала Мари-Жозеф.
Какое-то время они сидели в молчании. Далеко внизу сады постепенно заполнялись зрителями: гостями его величества, придворными, подданными. Над парком собрались тучи, скрыв лунный свет.
– Как же все это произошло? – прошептала Мари-Жозеф.
Люсьен улыбнулся. Опасаясь посвящать ее в подобные детали, он все же невольно наслаждался, пересказывая, какими хитроумными предосторожностями было обставлено его появление на свет.
– Мое рождение сопровождалось обстоятельствами, достойными фарса Мольера. И месье Мольер действительно подумывал написать пьесу на такой сюжет: аристократка – он не осмелился сделать ее королевой – рожает ребенка от возлюбленного-карлика, тоже благородного происхождения, который, успешно обманув неусыпное внимание десятка повивальных бабок, камеристок и приживалок, подменяет своего младенца-сына новорожденной дочерью придворного шута, которую тому родила любовница. Сына же он тайно увозит к себе в имение и отдает на воспитание своей жене, она принимает его как родного, и они выдают его за свое законное дитя. Дочь придворного шута тем временем подрастает в монастыре. В конце концов сын возвращается к своей истинной матери и становится при ней пажом, как подобает любому благородному отроку…
– Вот это хитросплетения! – поразилась Мари-Жозеф.
– Еще бы!
– Мольер так и не написал эту пьесу.
– Побоялся.
– Это никогда не останавливало месье Мольера.
– В самом деле, он бесстрашно выдерживал атаки цензоров и не боялся тюрьмы, – признал Люсьен. – Однако бестрепетно встретить угрозы моего отца не так-то просто.
– Ваш отец вызвал его на дуэль?
– На дуэль? Простолюдина? Разумеется, нет. Он пообещал, что пошлет своих лакеев избить его до полусмерти за оскорбление королевы. Тут месье Мольеру изменило чувство юмора.
– Бедный месье Мольер!
– Действительно, бедный месье Мольер. Он чуть было не погубил все наше семейство. И семейство его величества, а это неизбежно случилось бы, если бы отцовство монсеньора стало вызывать сомнения.
– Но монсеньор и вправду ничуть не похож на…
– Пожалуйста, не оскорбляйте память королевы в моем присутствии.
– Прошу прощения. Но к чему такие сложности? Почему нельзя было просто тайно увезти вас?
Пораженный такому сочетанию ума и наивности, Люсьен объяснил:
– Потому что дочь королевы и простолюдина не представляет большой угрозы. Сын же королевы и потомка паладина может претендовать на трон не только Франции, но и Испании.
Она удивленно кивнула.
– А что сталось с вашей сестрой?
– У меня нет сестры. Вы имеете в виду девочку, которой меня подменили?
– Да.
– Она говорит, что в монастыре ей хорошо. Она отличается набожностью, которой совершенно лишено мое семейство. Разумеется, ведь ее истинные родители – испанцы из свиты ее величества.
– И она не хочет жить в миру?
– Может быть, и нет, – предположил Люсьен, – она тоже карлица. И мавританка, исполненная христианского благочестия. В монастыре она пользуется почетом и уважением. Франция – ее родина. Куда ей идти? Ко двору испанского короля, стать шутихой, унаследовать место ее истинного отца? Она могла бы говорить правду в лицо их жалкому королю, но он ее не услышит.
– Поэтому вы решили не иметь детей?
– Потому что их могут похитить и возвести на испанский трон? – рассмеялся Люсьен. – Какая ужасная участь! Нет, я же сказал вам, почему не хочу иметь детей. Зачем искать какие-то другие причины?
– А что же будет с вашим родом? С вашим древним титулом?
– Он перейдет по наследству моему младшему брату и его потомкам.
– Вашему брату? А он не…
– Нисколько не похож на меня.
– …бывает при дворе?
– Я его ни за что не допущу.
– Но почему?
– Мой брат – глупец, – вздохнул Люсьен.
