Мари-Жозеф встала у двери, загораживая клетку и лихорадочно пытаясь придумать, как же им помешать.
– Его величество повелевает ей показать акробатические трюки в Большом канале.
Хотя Шерзад пришлась бы по вкусу смена обстановки, Мари-Жозеф не могла до конца унять свои подозрения.
– А почему за ее переводом в Большой канал надзираете вы, а не граф Люсьен?
– Потому что месье де Кретьен выполняет более важные обязанности или, быть может, потому, что он утратил расположение его величества.
– А почему его величество… почему вы не вызвали меня и не велели объяснить все Шерзад? – Она махнула рукой в сторону вооруженных людей. – Вам не стоило…
– Разумеется, я предлагал, – возразил Лоррен, – стремясь сделать вам любезность. А не вызвал вас потому, что, когда я хочу с вами поговорить, вы норовите ускакать от меня на самой быстроногой лошади в королевстве!
– У меня были на то причины!
– Так что же, мне передать его величеству, что его морская тварь отказывается ему подчиняться?
– Нет, – сказала Мари-Жозеф. – Но прошу вас, уберите багры и стрекала. Если вы не будете ее пугать, она, возможно, согласится перебраться в парусиновую люльку, и вы без помех перевезете ее в Большой канал.
Она отворила клетку и кинулась к Шерзад, замершей неподалеку, посвистывающей и мурлычущей: так она забрасывала Мари-Жозеф вопросами. Мари-Жозеф объяснила ей, что ее ждет.
Слуги спустили в воду люльку, и Шерзад нервно, испуганно несколько раз проплыла вокруг нее. У нее до сих пор не прошли синяки, оставленные сетью во время пленения.
– Шерзад, милая, верь мне, пожалуйста! – взмолилась Мари-Жозеф. – Большой канал намного шире и чище фонтана, тебе там будет лучше!
Шерзад прикоснулась к люльке. Когда она нерешительно заплыла внутрь, Мари-Жозеф подумала: «Она доверяет мне, но насколько я могу доверять месье де Лоррену? Вдруг это всего-навсего уловка, чтобы передать ее месье Бурсену? Но если бы они хотели убить ее, то могли бы поразить ее копьем или выстрелить в нее еще издали», – мысленно возразила она самой себе.
У Мари-Жозеф не оставалось выбора. Она уговорила Шерзад спокойно сидеть в люльке, чтобы слугам не пришлось бить ее или опутывать сетью.
С бешено бьющимся сердцем, мучимая опасениями, Мари-Жозеф сопровождала Шерзад, держа ее за руку. Вырвавшись из фонтана, Шерзад вертелась, егозила и пела, предвкушая свободу. Если Лоррен обманет ее, ничто не помешает ей защищаться.
И тут со склона Зеленого ковра к ним неуклюже сбежал месье Бурсен.
– Ах, какое счастье, что я вас застал! – воскликнул он. – Можно зарезать ее прямо сейчас? Пожалуйста, следуйте за мной, скорее…
– Нет! – крикнула Мари-Жозеф. – Его величество даровал ей жизнь до полуночи!
Она в ярости обернулась к Лоррену. Шерзад пронзительно закричала. Ударив когтями, она со свистом рассекла парусину люльки, оставив длинную прорезь.
– Вы солгали!
– Нет, успокойтесь, мадемуазель! – Лоррен предостерегающим жестом остановил Бурсена. – Подождите, сударь.
– Не волнуйся, Шерзад, все будет хорошо!
Морская женщина, не переставая дрожать, затихла, почувствовав прикосновение подруги. Мари-Жозеф упрекнула себя в излишней подозрительности.
Бурсен, вознегодовав, бросился за ними следом:
– Вы собираетесь ее уморить? В вас что, бес вселился?
– Его величество, – произнесла Мари-Жозеф, – соблаговолил сохранить Шерзад жизнь. Приготовьте что-нибудь другое.
– Но его величество обещал мне тысячу луидоров, – задохнулся от негодования месье Бурсен, – если я приготовлю и подам русалку эффектнее, чем на пиру Карла Великого!
– За свою свободу Шерзад обещала ему куда больший выкуп.
– А что, если его величество намерен получить и то и другое: и сокровища, и мясо?
Испуганные криками и стонами Шерзад, слуги почти бегом преодолели маленькое расстояние, отделявшее фонтан Аполлона от Большого канала, и наклонили люльку над его краем. Шерзад вскрикнула, забилась и, подняв брызги, неловко сорвалась в воду канала.
– Она похудеет, – застонал Бурсен, – она отощает, мясо будет жилистое, а если блюдо не окажется безупречным, право, я покончу с собой!
– А ну, прыгай, русалка! – крикнул Лоррен.
Русалка всплеснула раздвоенным хвостом, забрызгав Лоррену начищенные сапоги, нырнула и была такова.
– Только бы она не набила себе синяков, – выразил опасение Бурсен.
– Уходите! – велел Лоррен. – Пусть наставит себе синяков сколько душе угодно, лишь бы не вылезла из канала.
– Ей некуда идти, – вмешалась Мари-Жозеф. – И потом, она же не ходит, она умеет только плавать.
Мари-Жозеф склонилась над набережной канала, высматривая Шерзад. Месье Бурсен попытался к ней присоединиться, однако, встретив злобный взгляд Лоррена, поспешил ретироваться.
– Что ж, до полуночи, – напомнил он. – В полночь я явлюсь, и вы должны будете передать мне эту тварь.
– После полуночи!
– В одну минуту первого!
Бурсен тяжело забрался в повозку, усевшись рядом с рабочими на груду парусиновых люлек, сетей и багров, и уехал. Мари-Жозеф осталась наедине с Лорреном.
– Вас это утешает? – осведомился Лоррен, улыбаясь своей очаровательной улыбкой. – Неужели вы не испытываете ко мне благодарности за то, что я дал вашей питомице в последний раз почувствовать вкус свободы?
Мари-Жозеф в ярости вырвала у него руку:
– Вы не заслуживаете даже презрения! Моя подруга в смертельной опасности, а вы… вы…
Он беззаботно рассмеялся, глядя на ее вспышку:
– Не стоит оскорблять меня, мадемуазель. Может статься, когда-нибудь у вас не найдется иного защитника и покровителя, кроме меня.
Он вскочил на коня и небыстрым галопом ускакал. Поверхность Большого канала замерла, словно ничто никогда не нарушало водной глади.
Шерзад наслаждалась холодным чистым течением в своем новом обиталище. После стольких дней, проведенных в грязи и мути фонтана, ее не раздражала даже безвкусная пресная вода. Она напевала и посвистывала, прислушиваясь к контурам своего жилища, обнаруживая длинные острые края и правильные изгибы, отсутствие растений, кроме жалких водорослей: их спутанные стебли тянулись к поверхности, но их неумолимо срезали или выдергивали с корнем. Сверху в царство Шерзад вторгались кили небольших лодок.
Она вошла в слабое неясное течение, надеясь отыскать питающую его подводную реку.
Заши тихонько заржала.
Зели галопом подскакала к Мари-Жозеф. Кобыла остановилась, из-под копыт у нее полетел гравий; граф Люсьен соскользнул с седла. Когда он спешил, как сейчас, то казался неуклюжим. Неудивительно, что он предпочитал ездить верхом, неудивительно, что он не танцевал при дворе «короля-солнце», столь высоко ценившего изящество.
