Люсьен салютовал его величеству шпагой и сдался ему на милость. Герцог Бургундский и герцог Анжуйский спешились, приняли у него шпагу и трость и преподнесли деду. Людовик вложил шпагу в ножны.
– Вы дадите мне слово чести, что не попытаетесь более сопротивляться, месье де Кретьен?
– Да, ваше величество.
Людовик вернул ему шпагу. Люсьен поклонился, испытывая искреннюю благодарность, ибо король поступал с ним как с врагом, а не как с предателем.
Вокруг Шерзад сомкнулся покров речной воды, густо насыщенной испражнениями животных и земных людей. Она вынырнула, с отвращением выплюнула мерзкую жидкость, снова ушла в глубину и поплыла. После безумной тряски в повозке все тело ее саднило и ныло; отвыкнув двигаться за время долгого плена, она быстро уставала. Течение несло ее, но заветная цель – море – была по-прежнему далеко.
Неожиданно звуки, наполнявшие реку, изменились. Грязь облепила ее, ослепив и оглушив, шумы, стуки и шорохи сделались почти неразличимы. Она на мгновение всплыла, выпрыгнув из воды над пеленой тумана. У следующей излучины реку перегородили люди и лошади. Поперек речного русла протянули сеть. Она снова нырнула, надеясь либо обойти ее сбоку, либо приподнять, и проскользнула меж копыт, норовящих раздробить руку или обрушиться на висок. Едва она задела какую-то лошадь, как все они испуганно заржали, заметались и стали сбрасывать седоков. Эта рискованная игра выдала русалку. Всадники принялись наугад колоть пиками и палить из мушкетов. Мимо нее пролетела дробь, вода вскипела; пуля срезала ей прядь волос.
Она нырнула. Оказалось, что сеть удерживают на речном дне привешенные грузила. Затягиваемая в сеть течением, она попыталась пробраться ниже, однако охотники почувствовали, как натянулась сеть, и стали поспешно выбирать ее, ловя и увлекая русалку на мелководье.
Она успела выскочить и взвилась над водой, над пеленой тумана, над смертоносной сетью.
И тут ее ступню пронзила внезапная, нестерпимая боль. Какой-то пятнистый пушистый хищник, вцепившись ей в ногу, с рычанием поволок ее на каменистый берег. Шерзад забилась, пытаясь скатиться обратно в реку, и увлекла преследователя за собой. Ее кровь окрасила воду, запах пролитой крови смешался с терпким мускусом хищника.
Уйдя под воду, преследователь оказался во власти русалки: она громко, пронзительно вскрикнула, вызвав в водной стихии подобие взрывной волны. Ее голос, перенесенный водными массами, нанес хищнику удар в сердце. Тварь содрогнулась, щелкнула зубами и безжизненно осела на дно.
Но тут мощным прыжком на Шерзад бросился его товарищ. На ее горле мертвой хваткой сомкнулись клыки: русалка не могла даже вскрикнуть, даже пошевелиться. Клыки твари сдавили ее сонную артерию. Стоило хищнику чуть-чуть свести челюсти, и она бы истекла кровью. Если бы он вонзил клыки поглубже, то перебил бы ей шейные позвонки.
Шерзад обмякла. Вопли земных людей и удары пик слились для нее в одну невыносимую, нестерпимую какофонию. Земные люди с трудом отогнали от нее хищника и вытащили ее на мелководье. Последнее, что она ощутила, прежде чем потерять сознание, было прикосновение веревочной сети.
Прямо к Мари-Жозеф неслись гуроны в усеянных бриллиантами костюмах, явно радуясь неожиданному развлечению.
– Не двигайтесь, – тихо произнес Люсьен.
Но Мари-Жозеф пребывала в таком душевном смятении, что просто не испытывала страха. Гуроны промчались мимо. Старший на скаку провел по ее волосам пером. Младший коснулся волос Ива. Старший снова пронесся мимо них и, склонившись с седла, дотронулся до волос Люсьена.
– Они заявили свои права на наши скальпы, – объяснил Люсьен. – Что касается меня, мой парик все равно испорчен; пусть забирают, если хотят.
Как только король ускакал навстречу брату, Лоррен привязал руки Мари-Жозеф к постромкам упряжных лошадей. Мокрая, забрызганная грязью, несчастная, она не противилась. Когда Лоррен приказал мушкетерам привязать Ива к левой руке Мари-Жозеф, тот вздумал было упираться, но тщетно. Люсьен перенес неизбежный позор, надменно и пренебрежительно глядя в пространство. Шартр и Мэн привязали его к Мари-Жозеф справа.
– Сейчас вам очень пригодилось бы покровительство какого-нибудь высокопоставленного лица, – сказал Лоррен Мари-Жозеф.
Она подняла голову и злобно воззрилась на него:
– Неумно.
Упряжные лошади тяжело сдвинулись с места. Люсьен изо всех сил старался не отставать, неуклюже опираясь при ходьбе на трость. Лошади брели в сторону рассвета.
– Месье де Кретьен, сколь низко вы пали. Впрочем, возможно, вам еще предстоит поизвиваться под моим сапогом.
Лоррен стегнул ближайшую упряжную лошадь по крупу. Она перешла на рысь, потащив за собой вторую. Люсьен споткнулся, но удержался на ногах и с трудом выпрямился.
– Тпру, тпру! – тихо приказал он лошадям.
Те замедлили шаг, но, как ему показалось, не столько послушав его, сколько от усталости.
«Уж как Лоррен порадовался бы, если бы протащил меня по земле до самого Версаля», – подумал он.
– Люсьен, – прошептала Мари-Жозеф.
– Ш-ш-ш…
Ее жалость невыносимо мучила его.
Мари-Жозеф обернулась, покосившись во тьму:
– Она спаслась?
С плеском пустив коня по мелководью, из тумана показался его величество. За ним следовал месье и всадники его отряда, волоча Шерзад, опутанную сетью и покачивавшуюся меж двух жердей. Мари-Жозеф запела, но, когда русалка забилась и заметалась, не выдержала и зарыдала. Шерзад запричитала и заголосила. Глаза у нее горели, как у кошки.
Юные участники Карусели, едва держась в седле от усталости и пережитого радостного волнения, разбились по двое и стали теснить Люсьена, осыпая его градом насмешек и издевательств. Тепло старинной дружбы бесследно исчезало в холодном дыхании королевской опалы. Люсьену случалось видеть публичное унижение бывших фаворитов. Он тщательно выстраивал свою жизнь так, чтобы это не выпало ему на долю. Ныне все усилия, стоившие ему неимоверных трудов, пошли прахом.
Его величество осадил коня, заметив, как обошелся шевалье с пленниками. Он безучастно скользнул взглядом по Иву, по Мари-Жозеф и наконец перевел глаза на Люсьена:
– Вы все лишились рассудка.
Занималась заря. Голос короля звучал измученно, точно у дряхлого старца.
Глава 27
Люсьен и Ив ехали без седла на упряжных лошадях; руки им развязали по приказу короля. Совершенно обессилевшая после борьбы со своими преследователями, опутанная сетью, Шерзад зловеще, монотонно гудела, изливая свою скорбь и пугая коней и всадников. Мари-Жозеф везли в охотничьей колеснице. Гепарды, задевая ее плечами и рыча, терлись о ее мокрые юбки, словно кошки. Один уселся на задние лапы и принялся пристально смотреть на нее, не сводя глаз с окровавленного корсажа.
Возвращение в Версаль длилось целую вечность; возвращение в Версаль длилось одно мгновение. Преодолевая изнеможение и отчаяние, Мари-Жозеф лихорадочно обдумывала планы бегства. Стараясь подражать Люсьену, она держалась горделиво, с достоинством, не склоняя головы. Ее посещали замыслы, один другого фантастичнее и нелепее. Вот если бы незаметно спустить со сворки гепардов… Они испугают коней, кони понесут, сбросят всадников… Но гепарды с таким же успехом могут перегрызть ей горло или, когда мушкетеры бросят жерди, на которых несут сеть, кинуться на Шерзад. Вот если бы столкнуть наземь возницу, схватить вожжи и унестись… Но Шартр и Лоррен вмиг ее догонят, туповатым зебрам не под силу состязаться с их сильными боевыми конями… Какие бы планы спасения ни выдумывала она в своих фантазиях, сохранить жизнь Шерзад мог только Аполлон, спустившийся с небес на своей рассветной колеснице. Даже если бы ей удалось спастись, Люсьен и Ив все равно оставались в руках карусельных всадников.
