– Пожалуйста, верните его величеству мою шпагу.
Люсьен стоял без шляпы; он казался невозмутимым и бодрым, словно и не спал.
– Передайте шпагу эфесом вперед.
Ее жизнь, а может быть, и жизнь Люсьена зависела от того, сумеет ли она сдаться, не подвергая хотя бы тени опасности короля, даже с обломком шпаги. Она сделала, как сказал Люсьен. Людовик принял ее капитуляцию.
Матросы увели Мари-Жозеф и втолкнули в трюмный отсек, где хранились скользкие, покрытые водорослями якорные канаты.
Сидя в душном маленьком помещении, она потеряла счет времени. То ей казалось, что уже начался день, то мнилось, будто уже наступила ночь; но когда у нее под ногами застонал и сдвинулся киль, она поняла, что только-только рассвело.
«А вдруг они направили корабль на рифы и бросили, а меня оставили здесь одну взаперти? – размышляла она. – Только бы взяли с собой Люсьена. Того, кто так ненавидит море, нельзя топить!»
Тяжело вздохнули помпы, забирая воду. Корабль снялся с мели. Когда он вошел в воду, откуда-то издалека, из морских просторов, донесся голос Шерзад и гулко, словно в барабан, ударил в корабельную обшивку. Не помня себя от удивления и восторга, Мари-Жозеф откликнулась на ее зов. Видимо не расслышав ее, Шерзад снова заговорила, умоляя ответить. «Ну же, скорее, – взмолилась она, – не молчи, я больше не в силах выносить безмолвие!»
В отчаянии Мари-Жозеф заколотила кулаками в переборку, пока не набила на исцарапанных руках синяки.
Открылся люк, Мари-Жозеф ослепил поток хлынувшего света.
– Довольно, хватит шуметь! – Перед нею стоял король. – Вы уже третий раз на дню исчерпали мое терпение.
– Неужели вы ее не слышите? Я освободила ее, и она сдержала слово, она покажет мне ту самую пещеру.
– Я ничего не слышу. Она исчезла.
– Тише! Послушайте.
Король прислушался, храня скептическое молчание. Ему удавалось различить только покачивание корабля, жалобные стенания снастей и переборок, грохот помп. Но где-то в глубине, под бременем всего этого шума, раздался голос Шерзад, пропевший несколько низких мелодичных нот.
– Она наделит вас сокровищами. Она говорит, что весь песок на дне усыпан золотом и драгоценными камнями. Она укажет их вам ради моего спасения, невзирая на то что вы обманывали ее и не выполняли обещания. А потом… она объявит войну земным людям.
– Я все время думаю, – произнес Людовик, – уж не объявила ли она войну вам.
Король никогда не дарует ей прощения, даже если она найдет клад. Король никогда не вернет Люсьену своего прежнего расположения. Мари-Жозеф гадала, простит ли Люсьен ее когда-нибудь…
На палубе Люсьен пристально вглядывался в рассветное мерцание моря, надеясь заметить Шерзад. Спрятав свою сломанную и затупленную шпагу в ножны, он опирался на нее и одновременно держался за леер, готовясь к очередному приступу морской болезни.
К нему подошла Мари-Жозеф.
Люсьен поднял на нее глаза:
– Вы совершенно, абсолютно великолепны.
Она встала рядом с ним на колени и взяла его за руку.
Капитан поклонился королю:
– Корабль готов вернуться в Гавр, ваше величество, но я не могу гарантировать спокойное море.
Мари-Жозеф поискала русалку на горизонте, в серебряных бликах рассвета. Она позвала ее, но не дождалась ответа. «Она где-то там, – подумала Мари-Жозеф, – но в открытом море так трудно обнаружить крохотную точку…»
– Хорошо, – откликнулся его величество, – возвращайтесь в Гавр.
И тут где-то вдалеке совершенную гладь моря нарушил едва заметный всплеск.
– Смотрите! – воскликнула Мари-Жозеф. – Вон там! Она там!
– Это всего-навсего рыба, – проворчал капитан, однако, если над его страхами не могла возобладать жажда сокровищ, это оказалось под силу велению короля. Капитан взял курс на Шерзад, но выставил на носу матроса с лотлинем и наотрез отказался ввести корабль в пещеру, которую укажет Шерзад.
– Вдруг она задумала нас погубить, ваше величество? – с опаской произнес он. – Взгляните на карту, учтите ветер. В пещеру-то мы войдем, а вот сможем ли выйти?
Мари-Жозеф изнывала от беспокойства, пока матросы спускали на воду шлюпку. Они не хотели брать с собой ни ее, ни даже Люсьена, но король, забравшись в шлюпку, потребовал, чтобы Мари-Жозеф сопровождала его, и ни словом не выразил своего неудовольствия, когда по веревочной лестнице к ним спустился Люсьен.
«Он надеется, что в маленькой лодке моему другу станет еще хуже», – осуждающе подумала Мари-Жозеф. Однако, к ее облегчению, Люсьен стал лучше переносить качку.
Матросы налегли на весла, следуя за Шерзад, но не скрывали своих опасений. Как только им казалось, что пассажиры их не слышат, они начинали взволнованно перешептываться. Они боялись Шерзад, боялись каких-то новых ее уловок, боялись засады. Мари-Жозеф не могла винить их за это. Более того, она не могла бы винить Шерзад, если бы худшие опасения матросов оправдались.
Русалку она замечала только изредка. Шерзад тоже боялась сетей и ружей, взрывов и залпов, боялась, что ее оглушат и, бесчувственную, вновь возьмут в плен. Она замерла в нерешительности у входа в пещеру, готовая в любой миг броситься в бегство.
Мари-Жозеф остановила шлюпку в опасных водах, едва скрывавших острые, словно когти, утесы. У входа в пещеру Шерзад взвилась над водой, взмахнула раздвоенным хвостом в воздухе, нырнула и была такова.
– Это здесь, – сказала Мари-Жозеф.
Матросы разделись до пояса и, подняв брызги, один за другим попрыгали за борт.
– Отправьте на поиски всех ваших людей, – повелел король.
– Ваше величество, – возразил капитан, – остальные не умеют плавать. Они должны сохранить силы, да и жизнь, – ведь кому-то надлежит отвезти нас обратно.
– Что ж, хорошо, – неохотно согласился король.
Ныряльщики погружались в воду, всплывали и снова исчезали. Вскоре их уже била дрожь. Один всплыл, заходясь в приступе кашля, полумертвый от изнеможения. Людовик позволил ему пять минут отдохнуть.
– Русалка коварно обманула вас, мадемуазель де ла Круа, – сказал король.
– Корабли с сокровищами прямо под нами, – пролепетала Мари-Жозеф.
– Ныряйте! – приказал король измученному матросу.
Мари-Жозеф запела, прося у Шерзад более определенных указаний, но не получила ответа.
– Она уплыла. Возможно, я больше ее не увижу.
Она заплакала, и только прикосновение руки Люсьена хоть немного смогло ее утешить.
Далеко-далеко морскую гладь нарушил едва заметный всплеск, потом другой, потом третий, и еще, и еще… Внезапно испугавшись, Мари-Жозеф задрожала.
В фонтане брызг на поверхность всплыл тот самый смертельно усталый матрос: он бился, брыкался и выкрикивал что-то бессвязное. Его товарищи всплыли вслед за ним. Гребцы схватились за пики и весла, опасаясь появления акул.
