– Отец де ла Круа, меня совершенно не интересует, рыба это или теплокровное животное. Меня интересует, есть ли у этого создания орган бессмертия.
– Я не нашел никаких доказательств существования подобного органа, сир. Поиск бессмертия, как и превращение низменных металлов в золото, – задачи, которым всецело посвятила себя алхимия и которые внушают великое отвращение в равной мере Церкви и натурфилософии.
– Вы высокомерно отвергаете старинные легенды, отец де ла Круа, – произнес Людовик. – Зачем же тогда вы согласились участвовать в этой экспедиции, если с самого начала полагали, что цель ее невыполнима?
– Я хотел угодить вам, ваше величество, – стал оправдываться Ив, пораженный резкостью монарха. – Поиски русалок увенчались успехом! Что же до органа бессмертия, то он либо существует, либо нет. Мои предположения абсолютно несущественны.
Папа Иннокентий взирал на него уже не с изнеможением, его лицо совершенно преобразилось при виде столь дерзкого нарушения всех мыслимых обетов и канонов.
– Иными словами, я мог бы выдвинуть гипотезу, но ее правильность еще необходимо проверить…
Ив испуганно осекся. Жажда знаний на мгновение пересилила в нем привычную осторожность, его поведение в глазах папы не делало ему чести.
– Но если вы полагаете, что этот орган не существует, – произнес его величество, не обращая внимания на смущение Ива, – то, разумеется, вы его не обнаружите.
– Но если плоть этих тварей была бы способна даровать бессмертие тем, кто ее вкусил, сир, – возразил Ив, – то вообразите, сколько моряков достигли бы ныне тысячелетнего возраста!
Людовик отверг все эти доводы:
– Моряки ведут жизнь, исполненную лишений. То, что способно защитить от старости и недугов, никак не убережет от несчастных случаев и смерти в волнах.
– Кузен, – вмешался Иннокентий, – а что, если ваш натурфилософ, в сущности, прав? Ведь Господь изгнал нас из Эдема, где мы воистину были бессмертны. Ныне мы смертны, однако живы надеждой воссоединиться с Господом в Царствии Его.
– Но если Господь создал орган бессмертия, а нам позволил распоряжаться всеми тварями по нашему усмотрению, значит позволил нам обрести бессмертие.
Иннокентий задумался и помрачнел.
– Бессмертие в посюстороннем мире станет для нас бременем, а не наслаждением. – Он помедлил. – Однако если долг наш – продолжать труды наши, исполняя волю Господню…
– Что я и делаю, – вставил его величество.
– …то надлежит покориться ей, как бы нас ни терзала эта бренная плоть и бремя страданий, налагаемое земным бессмертием.
Ив возобновил исследование сердца и легких. В верхней части грудной клетки, под ребрами, прощупывая верхнюю долю легкого, он неожиданно наткнулся на что-то необычное. Он едва слышно ахнул и попытался побольше ее освободить.
– А вот это не похоже ни на что!
Мари-Жозеф растерянно переводила взгляд с выпотрошенного трупа русалки на брата, с брата – на Иннокентия, с Иннокентия – на его величество. Все они не сводили глаз со странной доли легкого: и цвет ее, и текстура отличались от обыкновенных. Поверхность ее покрывал лабиринт кровеносных сосудов.
Один лишь граф Люсьен не обращал внимания на тело морской твари. Все внимание было приковано к его повелителю, на которого он взирал с надеждой, облегчением и любовью.
Ив приподнял необычный орган и вырезал его из остального легкого.
– Все-таки вы обнаружили орган бессмертия, – заключил Людовик. – Ошибиться невозможно.
Мари-Жозеф торопливо шагала вслед за Ивом по Зеленому ковру, прижимая к груди ящик для живописных принадлежностей с драгоценными рисунками, засвидетельствовавшими открытие, несравненную заслугу брата. Ив быстро шел впереди, а возглавляли процессию глухонемые, почти бегом толкавшие кресло его величества, так что носильщики папского портшеза изо всех сил спешили, стараясь не отстать. Рядом шла рысью изящная серая арабская лошадь графа Люсьена. Утренний туман стлался под их ногами. Ив кое-как поспевал за ними, но Мари-Жозеф это было не под силу. Она перешла на бег, радуясь, что не надела придворный роброн. Шагах в десяти от нее Ив остановился и стал нетерпеливо ждать. Факелы позолотили стены дворца, погрузили в тень сады и обвели волосы Ива светящимся нимбом.
– Давай быстрее, или совсем не успеем поспать! Ты же не хочешь, чтобы я опять опоздал на церемонию утреннего пробуждения его величества?
Он улыбнулся, поддразнивая ее.
Она вспомнила, как подвела его вчера, и невольно опустила взгляд от стыда.
По черной лестнице они стали взбираться на чердак, в свои крошечные каморки. Навстречу им попался молодой придворный в полумаске, закутанный в плащ; он бесшумно спускался по ступенькам. На их приветствие он не ответил, словно маска делала его невидимым.
Зевая и потягиваясь, Ив скрылся за своей дверью, чтобы поспать хотя бы час-другой.
Оделетт и Геркулес мирно спали в постели Мари-Жозеф, прижавшись друг к другу, теплые и разнеженные. Мари-Жозеф с трудом преодолела искушение юркнуть к ним в уютное гнездышко.
«Если я сейчас засну, – решила она, – то не смогу проснуться вовремя и разбудить Ива. К тому же я еще даже не притронулась к зарисовкам со вскрытия».
В гардеробной Ива она зажгла высокие сальные свечи, села за стол и принялась за кропотливую работу, тщательно копируя каждый рисунок пером и тушью. Складывая листы, она обнаружила давешнее уравнение, о котором успела забыть. Она на миг отвлеклась, сосредоточившись на загадке, которая давно ее занимала: как описать создания Божьи и саму Божью волю в точных терминах? Она составила второе уравнение, для предсказания полета осенних листьев, и тотчас поняла, что оно тоже не годится, даже если добавить силу тяготения.
«Эту загадку разрешить так же сложно, как предсказать поступки моей дорогой мадам, большой любительницы осенних листьев», – подумала Мари-Жозеф, тихо веселясь.
Она стерла уравнение и всецело сосредоточилась на рисунках.
В шесть утра Мари-Жозеф отложила несколько законченных зарисовок и проскользнула к себе в комнату, чтобы переодеться. Им с Оделетт предстояло одеть и причесать Лотту; им с Оделетт и Лоттой предстояло помочь облачиться в придворный роброн мадам; всем им предстояло собраться в передней, у дверей опочивальни его величества, и вместе с ним отправиться к мессе.
«Как фрейлина мадам, не могу пренебречь своими обязанностями второй день подряд, – напомнила себе Мари-Жозеф. – Я должна явиться к мессе!»
Вчера она дала обет посетить вечерню, но совершенно об этом забыла.
В комнате царила тишина, нарушаемая только ровным дыханием Оделетт. В открытое окно, чуть-чуть сдвинув занавеску, проскользнул Геркулес; он потянулся и запел, требуя завтрак. Серый утренний свет, прокравшись через выходящее на запад окно, разбудил Оделетт. Она зажмурилась, прекрасная даже в минуту пробуждения, и ее длинные ресницы тенью легли на щеки.
