Монсеньор неловко повернулся, демонстрируя августейшему отцу костюм: кожаную куртку и кожаные чулки, меховую набедренную повязку, выпирающую на чреслах, словно гульфик. Золотая бахрома, унизанная бусинами и отделанная перьями, свисала чуть ли не до полу. Монсеньор щеголял невиданным головным убором – короной из степного камыша, окрашенного в золотой цвет, сплошь в помпонах, птичьих перьях и лентах.
Костюм американского дикаря совершенно не подходил ему: он не обладал ни ростом и статностью, потребными для столь экстравагантной моды, ни достоинством, которое позволило бы ему не выглядеть в этом странном наряде смешным. Он был на десять лет старше дю Мэна и на пятнадцать – Шартра; на любом из них его костюм смотрелся бы весьма недурно.
– Платью монсеньора чего-то недостает, – вынес вердикт его величество.
Вокруг великого дофина тотчас столпились портные, предлагая дополнить его наряд кто – бахромой, кто – золотой окантовкой, кто – накидкой из экзотических сверкающе-ярких перьев.
– Здесь нужны изумруды, – провозгласил его величество.
Один из подмастерьев прошептал что-то на ухо придворному портному.
– Прошу прощения, ваше величество, – почтительно возразил портной, – но нет никаких сведений, что американским дикарям знакомы изумруды.
– Непременно должны быть изумруды, нет ничего удачнее. Пустить изумруды вдоль швов, каймой по низу куртки и по меху. А нитку изумрудов, оправленных в чистое золото, пусть монсеньор наденет на лоб.
– Да, ваше величество, – откликнулся королевский портной, злобно воззрившись на своего помощника.
– Вы согласны, монсеньор? – обратился его величество к сыну совершенно бесстрастным голосом и с совершенно бесстрастным выражением лица, ничем не выдавая своего веселья.
«Пожалуй, мадемуазель Шуан одобрит набедренную повязку, – подумал Люсьен, – когда станет раздевать монсеньора и обнаружит сокрытые в меху изумруды. Однако, кажется, монсеньору великому дофину все это не по вкусу».
– Да, сир, – отвечал монсеньор.
– А как продвигается работа над вашим костюмом, братец?
Месье, спотыкаясь, выступил вперед.
– Башмачник прибил каблуки к носкам моих сандалий, – скорбно ответствовал месье. – Боюсь, их придется переделать.
– Из самых надежных источников мне известно, что именно так выглядят настоящие японские сандалии, – возразил его величество. – Традиция предписывает носить их так.
Месье подхватил полы своих богато расшитых, ярко окрашенных кимоно, надетых в несколько слоев. Под ними оказались широкие белые шелковые панталоны. Он стоял, возвышаясь на маленьких деревянных подставках, позолоченных, пристегнутых к его ногам золочеными же кожаными ремнями и золотыми пряжками.
– Ну и как прикажете мне ездить верхом во время Карусели в таких сандалиях? – вопрошал месье. – Платье великолепно, вы согласны со мною, сударь? Но сандалии…
За спиной у месье вырос парикмахер, молниеносным движением снял с него парик и водрузил на его голову новый, из блестящих черных прямых волос, собранных в сложный узел. Непривычно было видеть месье с обнаженной шеей и плечами, не скрытыми локонами парика.
– Не сомневаюсь, ваш шорник придумает, как сделать сандалии удобнее для верховой езды, – изрек его величество. – Одобряю ваш костюм и поздравляю с удачным выбором.
Месье стал отгибать один слой кимоно за другим:
– Вот это вышито золотом. Вот это соткано из серебряных нитей. А это из настоящего восточного шелка, на изготовление каждого кимоно уходит год.
Крошечные сплетенные цветные пятнышки составляли на его нижнем кимоно сложный узор.
– Соткав столь прекрасную материю, мастер совершает ритуальное самоубийство, потому что теряет зрение и не способен долее работать.
– Вот как, в самом деле?
– Да, сир, в этом меня уверил мой поставщик шелка.
Парикмахер поднес месье зеркало. Месье поворачивался перед ним и так и сяк, разглядывая блестящий парик. Оружейник принес ему длинный лук с загнутыми наружу концами и колчан слоновой кости, полный охотничьих стрел, мрачных посланниц смерти.
– Зеркало слишком маленькое, – заявил месье.
Слуги принесли зеркало во весь рост.
– Вы истинное воплощение японского воина, дорогой братец, – похвалил его величество.
– Чего-то недостает, – не унимался месье, – у меня не будет шляпы. Вы уверены, что японские воины обходятся без шляп? И мне придется участвовать в Карусели с непокрытой головой? А еще не хватает каких-нибудь украшений, например золотых шпилек.
– Это женские украшения, – поправил месье его величество.
Устремив вопросительный взгляд на короля, месье стал дожидаться желанного ответа.
– Я подарил их дочери. Вашей невестке.
– Она частенько одалживала у меня драгоценности. И нередко не возвращала.
– Шпильки для волос китайские. Не стоит превращать истинный японский наряд в какую-то эклектичную смесь.
Его величество помедлил.
– По слухам, японские воины носят шлемы. Можете дополнить свой костюм шлемом из золотых пластин, с перьями.
– Благодарю вас, сударь, – откликнулся месье, несколько смягчившись.
Его величество с улыбкой повернулся к Люсьену:
– Месье де Кретьен! Готов ли ваш костюм?
– Да, ваше величество.
– Верю, что вы не поскупились. Он должен быть великолепен, хотя и не превосходить мой.
– Надеюсь, что смогу угодить вам, сир.
– Его сшили что-то уж слишком быстро.
– На него не потребовалось много времени, сир, ведь он куда меньше обычного.
Его величество рассмеялся, а затем подбородком указал на свиток у Люсьена в руке:
– Что вы мне приготовили?
Люсьен преподнес королю рисунки мадемуазель де ла Круа. Для аверса предназначался портрет его величества. На эскизе, старомодном по стилю, но весьма уместном для Карусели, он представал юным всадником в римских доспехах, устремившим взор вдаль. На реверсе медали резвилась в волнах русалка. Ее странное, с резкими чертами лицо выражало радость, раздвоенный хвост поднимал фонтан брызг.
– Я ожидал, что на реверсе будет изображена охота, пленение морской твари, – промолвил его величество, – но это чудесно. Кретьен, велите ее отчеканить, а одну доставьте с моими наилучшими пожеланиями к…
Тут их прервало появление герцогов Бургундского, Анжуйского и Беррийского, под надзором гувернеров и няни. Все они носили костюмы, напоминавшие наряд его величества. Маленькие мальчики выстроились перед королем и приветствовали его, прижав кулачки к груди.
– Мои римские легионы! – воскликнул его величество. – Я бесконечно рад.
