Мужчина хватал ртом воздух. Бруно же в эту секунду думал об одном: о последней встрече с сыном пять месяцев назад. До чего умилительно Луи выплясывал босиком на искусственном газоне интерната…
Теперь же мысли о сыне распаляли в душе горечь и гнев. Мать потерял, а теперь и отца! Бруно проклинал себя. Горькие слезы взяли над ним верх, и он еще раз выместил злобу на жертве.
В прошлый раз Бруно приезжал к юристу Роберту Графу незадолго до того, как согласился стать нейроносителем. Адрес лежал в Сети, найти загородный дом не составило труда. Хотелось всего лишь минутного разговора – объяснить, что Графа с О’Салливаном ввели в заблуждение и Бруно в итоге лишился всего. Он возник на пороге и стал умолять, чтобы они с клиентом отозвали иск. Граф расхохотался ему в лицо и со словами, что на правду он плевать хотел, захлопнул дверь.
Сегодня возможности прогнать незваного гостя у него не было. Как только дверь открылась, Бруно толкнул Графа внутрь и стал осыпать не мольбами, а жестокими ударами. Затем оттащил оглушенного юриста на веранду, пробил его головой окна и, накинув на шею заготовленную веревку, поднял над землей. Под ноги на время подставил стремянку.
– Все из-за тебя, – начал Бруно. – Твоими стараниями я теперь такое чудовище. Вспомни-ка напоследок, сука, скольким мужчинам, женщинам и детям ты разрушил жизнь.
Он с грохотом отбил стремянку в сторону. Граф повис – высоты, разумеется, не хватило, чтобы шея сломалась. Только пережались вены и артерии, обрекая мозг на мучительную гибель от кислородного голодания. Ноги конвульсивно забились, пальцы отчаянно царапали петлю. Умер Граф лишь спустя десять минут. Перед уходом Бруно затолкал ему в глазницы по фунтовой монете.
Он шагал по грунтовке к припаркованной машине, как вдруг где-то в кроне запела птичка. Как же давно не доводилось слышать трели – Бруно уже и забыл ее звуки… Бо́льшую часть времени в ушах белым шумом бормотали Отголоски. Сегодня же – тишина! Неужели мозг начал адаптироваться?
Или же шепот мертвых заглушила оборванная жизнь?
Бруно хорошо помнил, когда Отголоски впервые дали о себе знать. Случилось это через пару дней после имплантации – его тогда еще пошатывало от наркоза. Казалось, за дверью палаты шепчутся, но никто не входил. Спустя время Бруно сам встал и выглянул наружу – а в коридоре никого. Он с перепугу все выдал Карчевски, а тот уверил, что это просто мозг свыкается с новыми объемами информации. Пройдет.
Не прошло. Мало того, голоса наплывали и наплывали, из горстки разрастаясь до несчетной тьмы. Чувство такое, будто слушаешь все радиостанции разом без возможности выключить.
Опасаясь за рассудок, Бруно собирался все рассказать психотерапевту, но как-то раз подслушал в коридоре ее разговор с Карчевски о пациенте ноль-один-пять-семь. О Бруно. Стиснув зубы, он заглушил Отголоски и вслушался.
– Положение тревожное, – говорила психотерапевт. – Гормоны скачут, паттерны мышления сегодня один, завтра другой. Это уже должно было пройти, но… У него процесс протекает хуже, чем у других.
– Других! – прошептал Бруно. Сколько же еще нейроносителей помимо него?
– Он окончил обучение, прошел все тесты и анализы, – возразил Карчевски. – Побочный эффект в виде Отголосков у многих проходил сам собой. И не нужно про гормоны – дофамин повысили и стабилизировали, а норадреналин понизили. Нервозность теперь не проблема. Адреналин высокий – потенциальная вспыльчивость; да только вспышек гнева за ним не наблюдалось, значит, умеет держать себя в руках. Что вас так пугает?
– Даже не знаю… Предчувствие дурное. Синестезия у него слабейшая, хотя задание решил быстрее всех. Им ведь не просто инородное тело вживили. Им столько времени жить в маске и оберегать госсведения… Прошлый исход помните?
– Помню, – тихо ответил Карчевски после паузы. – Такое больше не повторится. Мы всё предусмотрели.
– Можно его отпускать, как думаете? Дадите железную гарантию, что он не предаст страну и не применит знания во зло?
– Задание за сколько решил? То-то же! – проговорил Карчевски с явным раздражением. – На нем мы поставим крест только в крайнем случае!
Бруно зашагал прочь так же тихо, как и пришел, – и черт с ними, с Отголосками. Сам их приструнит. Лучше жить с бормотанием в голове, чем дать себя выгнать и лишить Луи оплаченного ухода.
Не зря они вспомнили про вспыльчивость – не потенциальная она была, а самая реальная. С первого дня обучения в нем клокотала ярость, бурлила, как лава в вулкане, но Бруно научился подавлять ее, скрывать от датчиков на время обследований.
Он копил злобу с одной-единственной мыслью: отпустят – и конец всем, кто заслужил расправу. О’Салливану, Графу этому… Все шестеро познают на себе гнев отца, разлученного с сыном.
Глава 26
Флик, Олдборо, Саффолк
Флик подскочила на кровати в холодном поту. Свет едва пробивался сквозь предрассветную полутьму. Флик отшвырнула одеяло на пол и подошла открыть окно нараспашку. Тут же пахнуло соленой прохладой Северного моря, и тело моментально остыло. Спустя минуту грохочущий пульс начал понемногу утихать.
Уже который раз во сне тайны просочились в подсознание – сейчас в виде наложенных друг на друга кошмаров, происходящих одновременно. В каждом – страшная подноготная, которую доверили оберегать. Если рассудок таким образом выпускал пар, лучше этот клапан не перекрывать. Не хотелось даже думать, к чему это приведет.
На часах было всего пять утра. Ураган мыслей добил всякую надежду на сон. В голове будто подожгли ящик с фейерверком: тут всполох, там взрыв, тут вспышка…
– Это как разновидность тревожного расстройства, только во сне, – объяснял Карчевски после самого первого приступа. – Со временем пройдет. Можно ускорить процесс – гуляйте подольше и подальше, займите мозг новой картинкой.
Флик оделась как на пробежку и на цыпочках, чтобы не разбудить Грейс, спустилась и вышла на воздух. Дойдя по галечному пляжу до статуи морского гребешка из нержавейки, присела рядом и обхватила колени, будто сама желая обрасти защитной раковиной.
Всего одно место более-менее отвлекало от бремени знания – «Лиса и гончие». Приходилось следить за языком с удвоенной настороженностью – а той, кому по работе полагается временами втягивать гостей в беседу, это не так уж просто. Разум работал на удвоенных оборотах, проверяя и перепроверяя всякий потенциальный ответ. От этого к концу смены измотанная Флик валилась с ног.
Часы показывали без пятнадцати семь. Как время пролетело! Все оттого, что здесь живой, настоящий мир, а не лондонская квартирка-кокон, где часы отмерялись сигаретами и поглощенным телевизионным шлаком.
Купив в пекарне по булочке на завтрак себе и Грейс, Флик внезапно осознала, что за все утро ни разу не вспомнила Кристофера. Дома выдерживала самое большее час, а затем перед глазами неизменно вставали лица убитых. Здесь она и бегала, и занималась йогой, и каталась на велосипеде, и сходилась с людьми, а вечером ее ждала вечерняя смена в баре. Когда его вспоминать? До чего все-таки здравое было решение – осесть в Олдборо!
