– А еще она сказала, что ты перепутала ее с Анжелой.
– Вы же слышали: там было темно. А я очень устала.
– Ты часто путаешь Джинни и Анжелу?
– Я скучаю по маме, – отвечаю я. – Что в этом плохого?
– Посещали ли тебя другие тревожные мысли? Например, желание навредить себе?
– Навредить себе? – этот вопрос заставляет меня недоверчиво откинуться на спинку кресла.
– В твоей ситуации эти чувства были бы вполне естественными, и тут нечего стыдиться.
В моей ситуации.
– Ни о чем таком я не думала, – после глубокого вдоха заявляю я. И это правда.
Они сотворили все это со мной. К чему облегчать Им задачу? Если Они хотят видеть меня мертвой, то пусть сами запачкают руки в крови.
– Хорошо, отлично, – кивает доктор. – Хотя мне кажется, на данном этапе будет уместно начать принимать лекарства.
– Лекарства?
Джинни уже пыталась пичкать меня таблетками от головной боли и от бессонницы, но я их не пила. Не желала притуплять эмоции и заглушать сознание.
– Антидепрессанты, – поясняет Люндхаген. – Я бы рекомендовал начать с минимальной дозировки, а затем скорректировать ее, если потребуется.
– Я не хочу принимать никакие препараты.
– Пайпер, меня беспокоит твое психическое состояние. Тебе пришлось многое пережить – даже слишком многое. Однако улучшение идет намного медленнее, чем я надеялся.
Улучшение, так он это называет?
– Вы стремитесь превратить меня в зомби, который беспрекословно проглотит любую Их ложь. Поэтому я не собираюсь принимать никакие таблетки. Если бы меня не похитили из семьи, я не была бы сейчас так расстроена. И не нуждалась бы ни в какой коррекции поведения.
– Я понимаю, – спокойно произносит доктор. – Начинать лечение всегда страшно. – Он складывает ладони домиком и задумчиво касается указательными пальцами губ. – Однако лекарства очень часто помогают. Например, если бы у тебя обнаружился диабет, ты бы принимала инсулин, так?
– Нет, – ворчу я. – Западная медицина – сплошная отрава.
– По словам Кертиса Блэквелла?
– Да.
– И все же он ошибается. Инсулин ежегодно спасает миллионы жизней. А антидепрессанты могут стать спасением для людей с тревожным поведением. Я хочу назначить тебе препарат, который отвечает за избирательную блокировку обратного захвата серотонина – химического вещества в мозге, помогающего передавать сигналы между нервными клетками. Иногда этого вещества поглощается слишком много, поэтому обработка сигналов ухудшается. Лекарства же помогают увеличить доступное количество серотонина. И думать становится легче. Я понятно объясняю?
– Это похоже на пропаганду фармацевтических компаний, чтобы продать больше таблеток людям, которые в них не нуждаются.
– Как насчет такого плана: начнешь принимать по десять миллиграмм в день. Это совсем мизерная доза. И вскоре мысли прояснятся, а самочувствие улучшится. В комбинации с нашими сеансами тебе это принесет огромную пользу.
Послушная девочка согласилась бы. Проглотила бы таблетку вместе с ложью.
– А еще хочу заверить тебя, – продолжает тем временем доктор, – что нет ничего постыдного в том, чтобы прибегнуть к помощи антидепрессантов или любых других лекарств. Подобно случаю с инсулином или антибиотиками при сильной инфекции. И этот совет исходит из моих уст, уст профессионала, Пайпер. Я получил медицинское образование. У Кертиса же его нет.
С этими словами мужчина вынимает из ящика стола блокнот и что-то царапает в нем. Очевидно, я не имею права на мнение, что именно попадет в мое собственное тело.
Глупо ждать, что Они когда-либо предоставят мне выбор.
Пока Люндхаген пишет, я замечаю, что растение в горшке куда-то пропало, и на секунду затаиваю дыхание.
– А куда делся цветок?
– Пришлось выбросить. Не слишком-то я хороший садовод, боюсь, – отвечает доктор.
– Но он был здесь, так?
– Да, стоял в кабинете почти два года. Я купил его сразу после смерти матери. А что?
Я на мгновение задумываюсь, стоит ли говорить правду, но в итоге сдаюсь:
– Иногда я теряю счет времени. – Он молча ждет продолжения, не успокаивая пустыми обещаниями, как делает Джинни. – И больше не доверяю своим суждениям.
– Ты всегда ощущала себя подобным образом? Или только недавно?
– Эти происходит от случая к случаю. И уже… уже довольно давно, – бормочу я, начиная грызть ноготь.
– От случая к случаю? Это как?
– Например, несколько лет назад я не сумела отыскать свою любимую розовую шапочку для плавания. Мама привезла мне новую и радовалась, что удалось купить в точности похожую на старую. Но это было не так. Любимая шапочка была полностью розовой, а на той, что подарили, красовались ромашки.
– Ты поправила мать?
– Она казалась такой счастливой. Не хотелось ее расстраивать.
– Но сама ты чувствовала, что что-то неправильно, так?
– Вроде того.
– И часто ты испытывала подобное ощущение, находясь в семье?
– Иногда, – отвечаю я после секундного колебания.
– Можешь привести еще один пример?
В одном из самых ранних детских воспоминаний мы с родителями ехали в машине. Матушка подпевала радио, а отец сидел за рулем. Когда мы остановились в отеле или у родственников, мне очень коротко подстригли волосы и перекрасили их в каштановый цвет. Получилось так уродливо, что я часами не прекращала плакать.
– Каждый раз, как я напоминала родителям об ужасной прическе, которую мне сделали в детстве, они говорили, что такого никогда не было и что я, вероятно, увидела это в каком-то сериале. Но я никак не могу забыть кошмарный запах краски для волос. Этот случай так ярко запечатлелся в уме, что кажется настоящим.
– Где ты находишься прямо сейчас? – спрашивает доктор, откладывая ручку.
– В вашем кабинете.
– Как тебя зовут?
– Пайпер Блэквелл.
– Какого цвета моя рубашка?
– Светло-голубого, – с улыбкой отвечаю я.
– Понимаешь, чего я добиваюсь? Ты вполне вменяемая. И можешь положиться на то, что видишь собственными глазами.
– А как насчет воспоминаний?
– Память – забавная штука, – произносит Люндхаген. – Человеческое сознание печально известно тем, что генерирует ложные образы. Если опросить десять свидетелей о происшествии, то получишь десять разных описаний. Чаще всего я говорю пациентам, что на мелкие детали воспоминаний не следует слишком уж полагаться. Иногда мозг даже сам дополняет картинку кусочками из других событий. Однако ощущения почти всегда правдивы. Если ты никак не можешь забыть о стрижке, запахе краске, чувстве собственного неудовольствия, тогда это, скорее всего, случилось на самом деле.
