Холден усмехнулся, а я был рад увидеть, что часть гнева его покинула, когда мы вышли из игровой комнаты.
– Когда ты сказал, что остаток всегда больше, ты имеешь в виду… миллионы? – спросил я, чувствуя небольшое смущение, но пиво ослабило мои рамки приличий.
– Миллиарды. – Холден заглянул в гостевую ванную и бельевой шкаф, а затем начал подниматься по лестнице. – Семья Пэриш – последняя из старых династий богачей, таких как Вандербильты или Рокфеллеры. Ты когда-нибудь смотрел «Титаник»?
– Конечно.
– Мои родители – это те придурки из первого класса, которые сидели в спасательных шлюпках, пока люди третьего класса замерзали до смерти в ледяной воде. – Холден на мгновение задумался, а затем покачал головой и продолжил путь. – Они уже родились старыми. Я уверен, что они и трахались всего один раз, чтобы создать того, кому можно передать свое наследие, – меня. Что просто смешно. Даже если бы со мной не вышло такого сокрушительного провала, наследия все равно никакого нет. Они не строят и не создают ничего полезного. Они ничего не делают, только сидят и получают деньги.
– Погоди, в смысле сокрушительного провала?
Холден остановился на верхней площадке лестницы.
– Они тоже думали, что натурал – моя установка по умолчанию. – В темноте повисло мгновение сочувственного молчания. Понимания, которое быстро накалило атмосферу между нами. На безумную секунду у меня возникло видение, как он хватает меня, или, возможно, я его хватаю, и наши рты сталкиваются в поцелуе… я моргнул и стряхнул наваждение. Господи…
Зеленые глаза Холдена блеснули в темноте, как будто в них отразились те же мысли, а затем он оторвал взгляд и продолжил свой путь по коридору.
Я последовал за ним в спальню, которая принадлежала маленькому мальчику, с кроватью в форме гоночной машины, игровой приставкой и телевизором с плоским экраном. Холден принялся играться с моделью самолета, стоявшей на детском комоде, как будто это была реликвия из чужого и не понятного ему мира.
– С самого начала было ясно, что я не собираюсь остепеняться и жениться на милой девушке, чтобы продолжить наш род. Я был тасманским дьяволом, родившимся на стекольной фабрике. Они пытались сделать все, чтобы «вылечить» меня, посылали к психиатрам, в исправительную школу… Угрожали отречься от меня, но я никогда не относился к их словам серьезно. А потом они пришли в отчаяние.
– В смысле? – спросил я, не уверенный, что хочу услышать ответ.
– Они отправили меня на конверсионную терапию на Аляску, на шесть месяцев, – произнес он на одном дыхании.
– Конверсионная терапия, – пробормотал я, чувствуя тошноту. – Это дерьмо еще существует?
Он кивнул. В песне, игравшей по всему дому, пели о жизни, несмотря на приливные волны, церковные приходы и библейские наводнения.
– Сколько тебе было лет?
– Пятнадцать.
– Боже.
Холден осторожно поставил самолетик.
– После Великого эксперимента на Аляске они ожидали, что я триумфально вернусь в мир гетеросексуальным мальчиком. Вместо этого я был готов отключиться.
У меня по всему телу пробежал холодок.
– Отключиться?
– Я заперся в своей комнате с блокнотами, ручками и литрами выпивки, готовый напиться до беспамятства. Это не входило в планы мамы и папы. Подумай только, что могли написать в прессе! Поэтому они отправили меня на год в швейцарскую лечебницу.
В животе было такое ощущение, будто я проглотил глыбу льда.
– Конверсионная терапия прошла настолько ужасно, что тебе понадобился год в учреждении, чтобы восстановиться?
– Если в двух словах.
Он произнес это легко, но я вспомнил, как он подначивал Фрэнки ударить его осколком в сердце на вечеринке у Ченса. Холден тогда посмеялся, но это не было игрой. В тот момент он говорил серьезно. Меня охватило безумное желание защитить его от того, что уже произошло.
– Что, черт возьми, они с тобой сделали на Аляске?
Холден нахмурился, как будто мое беспокойство его нервировало. Или смущало. Прежде чем ответить, он потянулся за своей фляжкой и сделал большой глоток.
– Ты не захочешь услышать подробности. Достаточно сказать, что это не сработало. Мое и без того хрупкое психическое здоровье пошатнулось, но конверсионная терапия провалилась. Да и с чего бы ей не провалиться? Невозможно изменить фундаментальную сущность человека. Можно только попытаться подавить ее стыдом и чувством вины. Или попытаться утопить в жестокости. Но я победил. Остался самим собой. К сожалению, холод остался тоже.
– Проклятье.
Холден снова нахмурился, увидев мою реакцию, и отвернулся.
– Но все это уже дела минувших дней. Я выжил, спланировал свой выход из лечебницы, и вот я здесь.
И вот он здесь. В моей школе, в моем пространстве, в моих мыслях. Незваный гость в моем идеально упорядоченном выдуманном мире, прогуливающийся по его воображаемым стенам, чтобы показать, насколько хрупкими они могут быть… если я ему позволю.
– А как ты выбрался из лечебницы? – поинтересовался я, когда мы двинулись дальше по коридору.
– Благодаря вышеупомянутому минету женатому психотерапевту. Забавно, как шантаж небольшим сексуальным скандалом чудесным образом улучшает прогноз на выздоровление.
Я рассмеялся, несмотря на безумную абсурдность всего этого.
– Мило, – произнес я. – Это, наверное, лучшая или худшая вещь, которую я когда-либо слышал.
Мы чокнулись бутылкой о фляжку, и я допил свое пиво. Теперь перед нами оказалась хозяйская спальня. Холден плюхнулся на огромную кровать. Cage the Elephant в своей песне интересовался, настоящие ли мы или просто притворяемся. Не сгорим ли мы к утру.
Я стоял, не зная, что делать.
Холден хитро ухмыльнулся.
– Я дам тебе сто баксов, если ты положишь эту пустую бутылку кому-нибудь под подушку.
– Ни за что, – отказался я, отваживаясь присесть на край кровати, пока Холден растянулся на ней во весь рост.
Господи, что я делаю?
Но я устал задавать этот вопрос. Устал от того, что не получал никакого ответа.
– Дай мне попробовать водку.
Холден выгнул бровь.
– Становишься смелее?
– Чувствую, что зашел слишком далеко, сижу в чужом доме, пью их пиво…
– Изливаешь душу другому, более симпатичному, незнакомцу?
– Ты мне больше чужим не кажешься.
Понимающая ухмылка Холдена дрогнула. Он протянул мне свою фляжку.
– Тогда не останавливайся.
– Вот, черт! Я же за рулем.
– Ничего, позвоню Джеймсу, чтобы он отвез тебя домой. А утром сможешь забрать свою машину.
