Я ласкал себя, грубо и быстро, но искра так и не разгорелась, и ужасный страх подсказал мне, что я уже впустил его слишком глубоко.
Меня бесит, что они сделали это с тобой. Я бы убил их… любого, кто попытается сделать это снова…
– Черт бы тебя побрал, Ривер!
Слезы снова подступили к глазам, и я в отчаянии уткнулся в сгиб локтя. Между нами ничего не могло произойти и никогда не произойдет. Я родился испорченным, а конверсионная терапия доломала меня окончательно.
Больше тут говорить не о чем.
В понедельник утром я потащил свою похмельную задницу в школу.
От меня все еще разило выпивкой, и я съел штук десять мятных конфет перед уроком английской литературы мисс Уоткинс. Она, прищурившись, наблюдала, как я занимаю свое место, но окликать не стала. Я продержался целый час и думал, что теперь свободно отправлюсь домой, но прозвенел звонок, и учительница остановила меня у двери.
– Холден? Можно тебя на пару слов?
– Сироп от кашля, – выпалил я.
– Прошу прощения?
– Я простудился… не обращайте внимание. Что вы хотели мне сказать?
Она порылась в бумагах на своем столе и достала мои.
– Твое эссе про «Год магического мышления» Джоана Дидиона было превосходным. По-настоящему трогательно и эмоционально для обычного отзыва о книге. Мне не терпится почитать что-нибудь еще твоего сочинения. Ты всегда был писателем?
– Я всегда писал. Не могу сказать, что это делает меня писателем.
– Не соглашусь. Я думаю, что это эссе – одна из лучших работ, которые я прочитала за свои пятнадцать лет преподавания.
Боже, Беатрис, тетя Мэгс, теперь она. У меня уже в глазах рябит от этих милых леди. Мне не терпелось уйти.
– Ты не думал о том, чтобы получить ученую степень, Холден? Стать магистром изящного письма?
– Нет.
– А как насчет твоих родителей? Что они думают?
– У них нет права голоса, – отрезал я. – И без обид, но у вас тоже. Теперь я могу идти?
Я задел ее, и мне вдруг стало стыдно. Ее улыбка погасла, но беспокойство из глаз не исчезло.
– Можешь идти. Но я буду внимательно за тобой следить.
Я хотел было сказать ей, чтобы она не беспокоилась, но вместо этого кивнул. Потому что, может быть, это не так уж и плохо.
Но любое хорошее чувство, которое она во мне возродила, на математическом анализе умерло. Мы с Ривером сидели подальше друг от друга, насколько позволяли стены одного помещения. Он не смотрел на меня, а я не смотрел на него. Как будто субботы никогда и не было. Когда урок закончился, а Ривер так и не посмотрел в мою сторону, мне показалось, что мы стерли не только ту ночь у бассейна, но и все мимолетные мгновения, случившиеся у нас со дня нашей встречи.
Теперь не осталось ничего.
Потому что это была ошибка.
В тот день после школы Джеймс отвез меня на утесы. Спотыкаясь, я добрался до Хижины, где перед костром уже сидели Миллер и Ронан, Миллер перебирал струны гитары, а Ронан пил пиво.
– В чем дело, джентльмены? – Я тяжело опустился на стул. День был серый и пасмурный, но я не снимал свои солнечные очки от Bvlgari, чтобы скрыть затуманенные глаза.
– Да что с тобой? – спросил Миллер. Выражение его лица хранило такое же хмурое и обеспокоенное выражение, как всегда. – Ты в порядке?
Я напился с Ривером Уитмором и сосал его большой палец, как будто это был его член. А как прошли ваши выходные?
Я вынужден хранить тайну Ривера, даже если она его душит, но зато получилось удержать его подальше от Вайолет.
А это уже что-то.
– Чудесно, – ответил я. – А как твой Осенний бал?
Ронан фыркнул и отхлебнул пива. Миллер показал ему средний палец.
– Что-то пропустил? – поинтересовался я.
– Этот засранец, Уитмор, бросил Вайолет одну на балу.
– Да ладно, – отреагировал я, чувствуя на себе взгляд Ронана. – Значит, ты примчался ее спасать и теперь вы будете жить вместе долго и счастливо.
– Не совсем, – ответил Миллер. – Я переспал с Эмбер.
– Вот это поворот. Зачем?
– У меня упал сахар, и я был пьян. Это была ошибка.
– Где-то я это уже слышал, – пробормотал я.
Миллер покачал головой.
– В любом случае, это не оправдание. Что случилось, то случилось, и я собираюсь извлечь из ситуации максимум пользы. Посмотрим, вдруг у нас что-нибудь получится.
Ронан снова фыркнул, и Миллер бросил на него рассерженный взгляд.
– Очевидно, вы уже подробно обсудили этот поворот событий до моего прихода, – заметил я. – Ронан, ты не одобряешь?
Он фыркнул.
– Эмбер засунула его член себе в рот, так что Миллер считает, что он ей должен.
– Отвали, Венц, – рявкнул Миллер, бросил гитару в футляр и захлопнул крышку. – Мне пора на работу.
Он запер свою гитару в Хижине, а затем ушел, опустив голову и ссутулив плечи.
– Что стряслось? – снова поинтересовался я.
– Только то, что я сказал, – ответил Ронан. – Они переспали, и теперь он пытается вести себя, по его мнению, честно.
– Лично не знаком с этим словом, но разве это не хорошо?
Он поигрывал своим пивом.
– Где ты был во время Осеннего бала?
Я притворно вздрогнул.
– Разве мы не о Миллере говорили восемь миллисекунд назад?
Взгляд Ронана был безжалостен. Я начал выдумывать ложь, но мой пропитанный водкой мозг отказывался работать.
– Устранял преграды для Миллера, – вздохнул я. – Думал, это поможет. Но, похоже, нет.
Ронан слегка приподнял брови – этот жест для него равносилен потрясению.
– Уитмор?
Я кивнул.
– Но предпочел бы не говорить об этом. За исключением того, что ночь Эмбер и моя имеют некоторые удивительные сходства.
Ронан фыркнул от смеха, а затем на минуту замолчал, его серые глаза цветом напоминали океан.
– Я подумываю над тем, чтобы привести сюда еще кое-кого.
Я нахмурился.
– А кого ты еще знаешь, кроме нас? Заместитель директора Чаудер не в счет.
Чаудер отвечал за студенческую дисциплину. В его кабинете Ронан проводил времени больше, чем в учебном классе.
– Шайло Баррера.
– Я ее не знаю. Или его.
– Ее.
Всего одно слово, и все же волоски на руках встали от низкого голоса, наполненного чем-то близким к благоговению.
